Тут я понял, что должен сам овладеть техникой кинодела. Кроме того, я убедился, что Георгу Бюрли больше всего мешало то, что он был недостаточно знаком с особенностями Африки. Как ни тяжело мне было расстаться с Бюрли — чудесным человеком и хорошим товарищем, я пригласил другого оператора — молодого англичанина Джимми Ходсона, имевшего известный опыт и с радостью согласившегося отправиться в Африку. Несколько дней спустя мы находились уже на борту судна, которое должно было доставить нас в Того, где дожидался Небель.
Чтобы заинтересовать английских заимодавцев в моем предприятии, пришлось сделать им уступку. Я обязался включить в план работ съемку художественного фильма. Мег Гертс была первой киноактрисой, проникшей в глубь Африки, первой белой женщиной, пересекшей Того с юга на север.
Когда мы высадились в Ломе, над городом развевался желтый флаг. На побережье Того свирепствовала желтая лихорадка, самая коварная из всех тропических инфекционных болезней. В то время лишь небольшой процент заболевших ею людей оставался в живых. Настроение в Ломе было подавленное.
Уже в день высадки на берег мы с кинооператором сели в поезд, который доставил нас в Камину. Здесь мы приступили к работе. Джимми Ходсон не обманул моих ожиданий. Снятые им кадры я отношу к числу шедевров раннего периода развития кино.
С некоторым предубеждением приступил я к съемке игровых фильмов — первых в краткой еще истории кинематографии, которые снимались в Африке. И сейчас вижу Мег Гертс, скачущую верхом на горячем жеребце из Борну по залитой солнцем степи. В ее лице мы нашли хорошего товарища и, вероятно, лучшую из всех европейских актрис, которые согласились бы участвовать в столь невыгодном предприятии. Зато я в роли режиссера оставлял желать лучшего.
Непревзойденными оставались действующие лица из числа местных жителей, которые играли самих себя. Они не испытывали никаких затруднений, не думали о воздействии на зрителя. Я хорошо понимаю тех режиссеров, которые утверждают, что лучшие актеры — дети и животные, потому что и те и другие держат себя совершенно непринужденно.
И снова я заболел в самый разгар съемок. Число перенесенных мной припадков малярии и без того приближалось уже к трехзначной цифре. На этот раз именно в Того, где снабжение медикаментами было поставлено гораздо лучше, чем в других областях Африки, меня одолела такая лихорадка, что порой казалось, будто тело мое разрезано на две части и каждая испытывает муки самостоятельно.
Было решено вызвать врача из Атакпаме.
— Лихорадка, — констатировал он, — лихорадка в тяжелой форме. Очень увеличена селезенка. Раза в четыре против нормального. Смеяться, кашлять и делать резкие движения вам нельзя. Иначе селезенка лопнет, и тогда конец.
— Не отправиться ли мне в Европу? — спросил я.
— Не советую. Умереть можно и здесь. Но до этого еще не дошло. Найдется у вас в доме что-нибудь годное для питья?
У меня нашлось, и мы стали лучше понимать друг друга. Смертельно больным в Африке считается лишь тот европеец, которому европейский врач советует для «окончательного» выздоровления поехать на родину.
Я глотал хинин то в больших, то в меньших дозах. В полдень мне казалось, что я теряю рассудок, а к вечеру в ушах стоял такой гул, словно я лежал у водопада Виктория.
Меня навещал окружной начальник, испытывавший еще большую жажду спиртного, чем врач. В случае моей смерти ему пришлось бы расчистить европейское кладбище, чтобы достойно похоронить мою селезенку; при этом он мог нажить неприятности из-за того, что человек, в какой-то степени известный, отдал здесь концы. Мне следовало любезно отказаться от этого намерения.
И я отказался. Две недели спустя мы смогли продолжить наше путешествие и зашли в глубь Судана дальше, чем когда-либо прежде. Разумеется, я снова гостил в Паратау у моего друга Уру Дшабо, принадлежавшего к племени котоколи.
Как-то раз я пригласил его отобедать со мной. Уру Дшабо появился с большой свитой. С полным сознанием своего достоинства вождь осведомился через переводчика, «чиста» ли тарелка, с которой он будет есть. Как правоверный мусульманин он мог пользоваться ею только в том случае, если на ней никогда не лежала свинина. Я ответил на его вопрос утвердительно. Тут его взгляд упал на нож и вилку.
— Мой друг поймет, что я незнаком с употреблением этих предметов, — передал он мне, — и разрешит осведомиться, как пользоваться ими, чтобы хозяину не пришлось стыдиться гостя.
Уру Дшабо напоминал великих властителей Судана, создателей могущественных империй, чья власть распространялась на обширные территории. К сожалению, мы очень мало знаем о той эпохе, как и вообще об истории Африки. Нам почти ничего неизвестно о культурах, существовавших некогда на юге и в глубине африканского материка.
Мы отправились в Бафило, чтобы заснять производство хлопчатобумажных тканей. Сейчас это ремесло бесспорно вытеснено цивилизацией. Искусство ткачества в этих краях постигли еще в то время, когда здесь подвизались арабские купцы.