С палаткой по Африке

Мы засняли прилежных африканцев, трудившихся над изготовлением декоративных поясов. Поражала своей красотой их разрисовка. Ее мотивы, очевидно, были когда-то заимствованы у разъезжавших по всему свету купцов. К сожалению, тогда еще нельзя было запечатлеть на пленке всю чудесную гамму красок этих изделий.

Путь наш вел дальше на север. В районе Сансанне-Манго жило племя тамберма, слывшее воинственным. Каждый род строил себе укрепленный «замок» с плоской крышей, на которой располагались его защитники. Как и большинство африканских строений, «замки» сооружались из глины, но в отличие от других жилищ африканцев имели два этажа. Внизу содержался скот, наверху жили люди. Были у них и башни для хранения зерна.

Укрепленные жилища обычно возводили в кустарнике или в густом лесу. Вид у них был мрачный и далеко не мирный. Однако впечатление это было так же обманчиво, как и репутация жителей. При более близком знакомстве тамберма оказались робкими людьми, которых жизнь сделала недоверчивыми и заставила принять меры к защите своего жалкого существования.

Поля, засеянные большей частью просом, окружали дома тамберма. Люди этого племени ходили голые. Мужчины были вооружены луками и стрелами; женщины носили ожерелья из раковин каури. Самым ценным достоянием тамберма (как и соседнего племени конкомба) был боевой шлем — половинка тыквы, украшенная раковинами каури и увенчанная рогом антилопы. Полевые работы выполняли женщины, мужчины же, если не находились в походе, охотились.

Конкомба, пожалуй, самые красивые из жителей Того. Мы познакомились с ними, когда возвращались к побережью, следуя вдоль реки Оти до самой границы с Французским Суданом. Конкомба уже тогда вели обширную торговлю шлемами, похожими на шлемы тамберма. В отличие от большинства племен этой части Того конкомба носили легкую одежду.

Кстати сказать, там широко распространен хамелеон. Меня удивлял страх, который столь безвредное существо внушало коренным жителям. Стоило мне с хамелеоном в руке приблизиться к вооруженным луками и стрелами конкомба, как храбрые воины обращались в бегство. Мне так и не удалось узнать, какие «колдовские чары» приписывали они маленькой ящерице.

В Сокоде, на обратном пути к побережью, нас ожидал грузовик — новинка африканского транспорта; он более или менее регулярно совершал рейсы между Атакпаме и Сокоде. Мы достигли конечного пункта железной дороги за столько часов, сколько дневных переходов пришлось бы совершить для этого раньше нашей экспедиции. Поезд доставил нас (и двух страусов, которых я прихватил в Европу в качестве подарка гамбургскому зоологическому саду) в Ломе. Там мы погрузились на судно, направлявшееся в Германию.

* * *

Прошло более девяти лет, прежде чем я снова увидел свою любимую Африку. Четыре года войны и пять лет экономического и финансового кризиса лишили меня возможности путешествовать. Однако успех лекций, с которыми я выступал во многих немецких городах — как во время войны, так и после ее окончания, — укрепил меня в намерении при первой возможности возобновить деятельность в Африке.

Нужно ли говорить о том, как велики были трудности, которые пришлось мне преодолеть в годы после первой мировой войны? Через фирму «Заморские фильмы, товарищество с ограниченной ответственностью» мне удалось сколотить необходимые для экспедиции средства. Консул Либерии в Гамбурге основал консорциум, взявший на себя дальнейшее финансирование моего предприятия. Мне опять пришлось согласиться на съемки также и игрового фильма.

В столице Либерии — Монровии, куда я приехал в начале 1923 года, произошли большие изменения. Теперь в Либерии имелся даже автомобиль — форд, принадлежавший миссионерам. На нем мы предприняли первое путешествие по Африке в легковой машине. За полтора часа мы достигли Пейнсвилла. В 1911 году мне пришлось провести целый день в челне, чтобы добраться до этого города на опушке джунглей.

В качестве ассистента и техника меня сопровождал Пауль Либеренц, с которым мы быстро подружились. Я многим обязан этому человеку, не терявшемуся ни в каких ситуациях.

С нами был и кинооператор, весьма знающий, но заботившийся о своем комфорте больше, чем позволяют африканские условия. Это не могло не толкать «старого африканца» на грубоватые шутки.

Еще на борту судна зашла речь о том, что в джунглях Либерии водится опасный вид комаров. Мы назвали их «москитами лихорадки черной воды» и обрисовали нашему новичку как хищных насекомых величиной со взрослую саранчу.

Упоминания о гигантском переносчике «лихорадки черной воды» оказалось достаточно, чтобы прогнать с палубы молодого берлинца. Либеренцу стоило немалого труда уговорить оператора высадиться на берег.

Несколько дней спустя мы разбили лагерь в одной деревне. Прошел небольшой дождь, немного освеживший душный вечер. Я сидел у палатки и писал, вокруг летали насекомые, привлеченные светом лампы. Вдруг передо мной появился крайне возбужденный маленький берлинец. За ним стоял Либеренц. Он сосал трубку и, ухмыляясь, имитировал руками чьи-то летательные движения.