Сад (переработанное)

Казалось, у Шарова было чутье на книги — он всегда шел по следам новинок. Вот и сегодня, едва Елкин успел распечатать очередную книжную посылку, как Павел Прохорович появился в дверях его дома.

— Ну, чем тебя порадовали? Показывай. — Кинул пальто на вешалку и склонился над томиками, еще пахнущими типографской краской.

Федор Романович давно прослыл самым беспокойным из всех сельских книголюбов. Директор краевой конторы Книготорга, просматривая образцы книг, частенько спрашивал своих сотрудников:

— А Елкину отправили? Смотрите, мне надоело отвечать на его жалобы.

Чуть не каждый день к Елкину приходили учителя, агитаторы, любители из сельского драмкружка, и для всех у него находилось что-нибудь новенькое. Отправляясь в полевые бригады, он клал в свою фронтовую офицерскую сумку несколько книжек. Там, просматривая библиотечки, иногда доставал книгу из своей сумки:

— Возьмите-ка вот эту. Для громкой читки будет поинтереснее…

Книги уже начинали вытеснять Елкина из горницы: переполнив полки, они громоздились на столе и комоде, и подоконниках. Но Федор Романович не посылки приходили все чаще и чаще. На хватало пенсии. Недавно пришлось расплатиться деньгами, вырученными от продажи кур, и жена полушутя-полусерьезно называла его «разорителем». И вот опять — посылка…

Сверху лежала брошюра: «Роль минеральных удобрений в повышении урожайности полей». Шаров перелистал ее.

— Для Кондрашова выписал, — сказал Елкин. — Просил мужик… И для Катерины Савельевны тоже кое-что прислали.

— Ты у нас вроде книгоноши! Оформился бы, что ли…

— А к чему мне? Я так, помаленьку помогаю книжки раздобывать…

Сегодня Елкину не повезло: под очередными томами полных собраний сочинений Гоголя и Горького оказалась знакомая книга «Собор Парижской богоматери».

— Нечего сказать, удружили: третий «Собор» прислали! — добродушно усмехнулся Федор Романович и перенес взгляд на председателя. — Не желаешь ли перехватить?

— Мне бы что-нибудь поновее.

— Жаль… Ну, ничего. Учителя возьмут. — Склонившись снова над посылкой, Елкин воскликнул: — Вот и новенькое! «Даурия». Это о Сибири.

— Дай почитать.

— У тебя, Павел, времени мало. Тебе надо диссертацию писать. Художественную литературу читать некогда. Ты дождешься библиотечный экземпляр, а эту книгу… — Елкин ласково погладил корешок, — эту я оберну газетой и отдам в поле для громкой читки.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Высоко над морем люди проложили пешеходную тропу: гравийное полотно покрыли асфальтом, по бокам вырастили деревья.

Каждый день на этой тропе отдыхающие видели высокого старика с копной белых волос на голове, с волнистой бородой во всю грудь. Он шел медленно, опираясь на увесистую кизиловую трость; устремлял взгляд вдаль, где тропа огибала крутой мыс. Там — опытная станция. Дойти до нее — было его мечтой. Но сил пока что не хватало, он останавливался на половине пути и садился на скамейку возле молодых эвкалиптов. Прислушиваясь к шуму листвы, вспоминал сад, оставленный на попечение дочери, и тревожился все больше и больше. В его воображении вставал шумный говорун и заслонял Веруньку широкими плечами. Неприятно, что придется породниться с Забалуевым, с которым у него, Трофима Дорогина, никогда не будет общего языка. И что она нашла в его сынке? Ведь яблочко-то от яблоньки недалеко откатывается.

Знает Верунька, что не такого ему хотелось бы зятя, но… ни с чем не считается. Что же делать? Ведь не запретишь. Сердце — сложная штука.

Дочь писала часто. Письма приходили большие. По ним Трофим Тимофеевич ясно представлял себе каждый день в жизни сада. О Семене не было ни слова, и старик недоумевал: стесняется Верунька писать о своем женихе или не хочет тревожить отцовское сердце?

Дорогин знал: солью сыт не будешь, думой не размыкаешь тревоги. Но он не мог не думать о дочери. Лишь морской простор на время отвлекал его от раздумья. Не только каждый день, а каждый час море казалось иным: то оно было голубым и легким, как летнее облако, то свинцово-тяжелым и хмурым, то покрывалось серебристой чешуей, то мрачнело, напоминая свежевспаханное поле в вечернюю пору, то сурово гремело седыми волнами. И деревья шумели по-разному: иногда мягко и задумчиво, а иногда строптиво и злобно, будто сердились на помрачневшее море. Порой они чуть слышно шептались, а потом начинали спорить и размахивать зелеными ветвями.

Сегодня утренние часы промелькнули незаметно. Старик все дальше и дальше шагал по тропе. Вот и мыс. Тенистая аллея из высоких кипарисов привела на опытную станцию, а спустя несколько минут Дорогин, сопровождаемый пожилым человеком, селекционером, оказался в саду, удивившем и обрадовавшем северянина: молодые мандариновые деревца расстилались по земле! Точь-в-точь как яблони в Сибири!

— Да, эту форму кроны мы позаимствовали у сибиряков, — подтвердил селекционер. — И теперь застрахованы от невзгод. Если зимние морозы опять прорвутся на побережье — мы закроем стланцы полотнищами из двух слоев марли…

Дорогин сорвал листик с мандаринового деревца и положил в записную книжку:

— Отвезу своей помощнице. Дочери.

2