Сад (переработанное)

Возвращаясь с курорта, Трофим Тимофеевич сошел с поезда на одной из станций в Курской области. Осмотрелся. Кругом лежали груды битого кирпича, заросшие бурьяном; торчали рыжие печи с полуразвалившимися трубами. Лишь кое-где белели новые дома, уже не с соломенными, как прежде, а шиферными крышами. На месте вокзала, разрушенного бомбежкой, каменщики возводили фундамент нового здания.

Дорогин купил на базаре вареную курицу и два помидора, прошел в тополевую рощу и, расстелив газету на корнях дерева, сел завтракать.

С той минуты, как его нога ступила на эту опаленную войной землю, где все еще зияли воронки от тяжелых бомб, он думал о лете 1943 года. Тысячи солдат проходили через рощу, останавливались на короткий привал; прислонив винтовки и автоматы к тополям, доставали сухари из походных мешков, банки с тушеным мясом, соленую кету; наскоро завтракали, запивая водой. Лето стояло знойное. Даже вечерами было душно… На суровых, как возмездие, задубевших под жаркими ветрами лицах солдат лежала дорожная пыль; выцветшие гимнастерки пятнами взмокли и потемнели от пота. Может, вот под этим тополем отдыхал Анатолий, когда его часть двигалась к Курской дуге. Он не думал, что ему предстоит совершить только один путь — туда и что обратного— не будет.

Младший сын родился в тот год, когда бывший командир одного из партизанских отрядов, которого звали — товарищ Анатолий, ушел из жизни. Неожиданные, как молния среди зимы, встречи с ним оставили глубокий след в душе.

...Грохотал восемнадцатый год. Кружились дикие вихри пожарищ. В городах, на станциях железных дорог полоскались чужеземные флаги. Черные ночи простреливались одинокими выстрелами. Пылающие деревни, свист шомполов, стоны женщин, душераздирающие крики детей. Телеграфные столбы, превращенные в виселицы… И, при всем этом, светлая надежда в сердцах людей, вера в торжество правды.

По-осеннему свистел ветер в ветвях деревьев, всю ночь прополаскивал дождем листву, барабанил в окна. На рассвете Трофим вышел в сад. Он беспокоился за урожай. Непогода могла покалечить яблони, оборвать еще не снятые плоды. Шел не спеша. Земля была усыпана ранетками, и приходилось выбирать место, куда ступить. В ветвях сибирки, обрамлявшей сад, наперебой трещали потревоженные дрозды. Судя по всему, мальчишки забрались в сад. Наверно, затаились где-нибудь в ветвях.

Трофим посматривал на деревья и долго не замечал человека, собиравшего падалицу под раскидистой яблоней. И тот, увлеченный сбором, не замечал его. Когда услышал близкие шаги, обронил что-то, а сам юркнул в канаву, по гребню которой росли тополя. Дорогин вздрогнул. В двух шагах от него лежала английская солдатская сумка, полная ранеток!

Шевельнув ее ногой, он кинул в сторону канавы сердитый упрек:

— Что ж ты, мил человек, трофеи бросил?!

В канаве виднелись фуражки затаившихся солдат. Трофим некоторое время стоял в оцепенении. Что они замышляют там? Кого подстерегают? Так затаивается кошка перед прыжком на зазевавшегося воробья. Вертким воробьям иногда удается упорхнуть из-под самых когтей.

Но у него характер не воробьиный — он не сделает шага назад.

— Нежданные гости! — ухмыльнулся он и потребовал: — Говорите прямо: с чем пожаловали?

Из-за кривого тополя поднялся поручик с маленькими, похожими на черную бабочку, усами, в английской шинели, в сапогах со следами недавно снятых шпор и шагнул к нему:

— Вы здесь одни?

Удивительная вежливость! Что-то будет дальше?

— Нет, не один. Вон дрозды шумят, в том конце косачи бормочут, у избы Дозорка сидит. Настороже!..

— Не забывайтесь. Перед офицером стоите!

— А вы — перед человеком. Я не привык благородьем называть. И привыкать не собираюсь.

Поручику это почему-то понравилось, и он заговорил мягко, интересуясь всем и всеми; расспрашивал то о богатых мужиках (дома они или ушли в «дружину святого креста»?), то о простых охотниках (какие у них ружья, есть ли порох, где они промышляют зверя и птицу); хотел знать все о кордонах лесных объездчиков и охотничьих избушках, о дорогах и тропах, о мостах и бродах через реки, будто сам собирался в тайгу на осенний промысел.

Трофим отвечал не торопясь, обдумывая каждое слово. Сам себя спрашивал: «Кто он такой, этот офицер? Я его благородьем не назвал, и он не обозлился. О простых охотниках спрашивает. Есть ли у них порох и свинец — все ему надо знать. И сейчас совсем по-доброму разговаривать со мной стал… Однако он — переодетый. У Колчака солдат увел. Молодчина парень!»

Спустя несколько минут перед домом пылал костер, вокруг него на вешалах сушились три десятка шинелей, в двух ведрах варилась картошка…

Позавтракав, солдаты по команде направились в дальний конец сада, откуда можно было незаметно пробраться в бор.

Поручик предупредил:

— О нас — никому ни слова. — И многозначительно добавил — Надеюсь, мы еще встретимся.

А к полудню по всем дорогам зашныряли кавалерийские разъезды. Офицеры с черепами на рукавах рявкали на встречных:

— Здесь не проходил взвод пехоты? Говори, как попу перед смертью!