Сад (переработанное)

— Тут и угадывать нечего: ты весь — в батьку! Здравствуй! — Трофим Тимофеевич обнял Тыдыева, затем еще раз присмотрелся к лицу и объявил: — Вылитый отец!

— А вы?.. — Не договорив, молодой собеседник шлепнул себя рукой по лбу. — A-а!.. Мама рассказывала. Часто приезжали, когда отец был живой… Она зовет вас «Друк Тропим».

— Я помню тебя вот таким! — Дорогин, слегка раздвинув руки, показал длину новорожденного младенца. — Маленький балам^[3] качался в берестяной люльке. Осенью дело было. А перед Новым годом я приехал второй раз — косуль стрелять. Мороз стоял злющий. Лед на Кудюре раскалывался. Юрта обволоклась инеем…

— Вы в юрте родились? — спросил Тыдыева один из журналистов, оказавшихся рядом с ними.

— Не помню, где это было, — усмехнулся Тыдыев.

— А у меня все перед глазами, — продолжал Дорогин. — Возле костра — ямка. Тебя завернули в овчинку и положили: в ямке, однако, теплее. Мы с охоты вернулись, отец тебе сунул кусочек сырой косульей печенки: «Соси! Крепкий будешь, здоровый…» Ты и впрямь, балам, крепкий вымахал!.. — Трофим Тимофеевич похлопал парня по плечу. — Мама-то где живет?

— Дома. В колхозе. Поедемте в гости.

— С радостью бы… Я там по всем сопкам с твоим отцом ходил, охотничьи костры жег… Один раз медведя свалили. Печенку на вертеле жарили…

— Ну, а теперь яблок тамошних попробуете… Поедемте…

— Трудно мне, однако, верхом-то через горы… Вот если бы…

— На самолете! — подхватил Тыдыев. — Вместе с Арефием Константиновичем. Он много раз в Кудюр летал…

Капа, стоя неподалеку, не сводила глаз с мужа.

«Вот он какой у меня! В юрте вырос, а сейчас — научный сотрудник! По винограду у Петренко — первый помощник!..»

Журналист привел фоторепортера, и беседа нарушилась. Капе очень хотелось сняться с мужем для газеты, но она удержалась от соблазна, застеснявшись впервые в жизни.

Когда фоторепортер ушел, Капа подлетела к Тыдыеву и, подхватив его под руку, отвела в сторону:

— Мне плясать хочется от радости за тебя! Правда, правда… Ты обязательно этого старика уговори поехать… И я с вами…

— Эх, посмотрела бы ты наши горы весной: все в цветах! Вечером глянешь — с розовыми облаками спутаешь!..

Более всего Капа была рада тому, что муж, казалось, навсегда забыл о том неприятном разговоре.

Вера с Васей отошли подальше от всех в коридор, чтобы досказать друг другу новости. Вере не терпелось узнать, о чем пишут болгары в последнем письме. Пусть она не удивляется — о кирпичах. В этом и ценность. Там рассказано о народном опыте. Она и не представляет себе, как много надо сделать кирпича в Луговатке! Сырец уже есть. А где обжигать? Строить печь — дело дорогое, хлопотное. А болгары обжигают без всяких печей. Когда Павел Прохорович узнал об этом, сказал: «Напиши своему другу». И вот пришел ответ. И снимки там есть, и чертежи. В редакции сказали — для всего края интересно!..

А еще прислали новые журналы. Есть в них песни, народом сложенные. О партизанах, о Советской Армии, о победе… И даже есть про них. Правда-правда! Про Веру и про него, Васю…

— Вот послушай… — Он взял девушку за руку и стал шепотом читать:

Шел охотник на охоту,

Встретил девушку-красотку…

— Ну и что тут про меня? — перебила Вера. — Ни одного слова. Я никакая не красотка. Обыкновенная…

Звонок настойчиво сзывал делегатов в зал. Вера сказала:

— Пойдем… — И чуть слышно добавила: — А песню после дочитаешь…

4

В просторном зале полуподвального этажа обеденные столы были сдвинуты и напоминали огромную букву П. Застоявшийся запах кислого борща был вытеснен ароматом яблок. Выставка спустилась сюда на оценку придирчивых судей.

Тыдыевы сели недалеко друг от друга. У Капы, которая всегда улыбалась, хохотала и все превращала в шутку, лицо опять было беспросветно мрачным, и Бабкину стало жаль ее.

Дорогина пригласили в кресло по соседству с профессором Петренко. Вера и Вася, набрав в тарелки ярко-красных ранеток, оделили ими всех. Трофим Тимофеевич поднялся и объяснил:

— Гибрид от искусственного опыления. Мать — Пурпурка. Отец — Пепин шафранный.

— Зимнее яблочко! Вот что ценно! — заметил Арефий Константинович. — Так и запишем — Дорогинское зимнее.

Дегустаторы склонились над листами бумаги.

Вася вернулся к раздаточному столу. Вера подала ему на редкость золотистое, как бы согретое внутренним светом, наливное яблоко и сказала горячим шепотом:

— Это названо именем мамы… Ты бы знал, как я рада: в прошлом году любимые яблоньки уцелели от мороза! От такого лютого! Теперь пойдут… А вот эти — с молодого деревца. Я зову — «Анатолий». Тоже выстоял! Будет жить в садах! Посмотри, какой румянец. Вроде весеннего заката…

Затем появились: Юбилейное, Октябрьское, Сибирская красавица… До чего же богата жизнь у Трофима Тимофеевича! И сколько радостей принесет людям его труд!..

Лет через пять все колхозы края обзаведутся плодовыми садами. И в каждом будут яблони Дорогина! А потом другие опытники скрестят его сорта и получат что-то новое. Может, еще лучшее…

Хорошая специальность — садовод!