Сунув бутылку на подоконник, Вася повернулся к двери. Сейчас он сбегает за сестрой и зятем. Но мать окликнула его:
— Погоди!.. На свадьбу всех, честь честью, позовем. И родных, и знакомых… А сегодня посидим одни. Поговорим ладком…
Но не успели они сесть за стол, как появились Шаровы. Татьяна Алексеевна поцеловала невесту и подала ей букетик ландышей:
— Наш первый подарок! Маленький, но — от всей души.
— Это мать, — Павел Прохорович кивнул на жену, — сама вырастила! Сегодня расцвели. Я даже не знал…
— Не говори, никто тебе не поверит, — перебила мужа Татьяна. — Сколько раз бывало: прихожу на рассвете с лейкой, а они уже политы. Кто же это успевал раньше меня?
— Не знаю, — рассмеялся Шаров, разводя руками. — Наверно, домовой…
Вера с Васей переглянулись и тоже рассмеялись.
Катерина Савельевна принесла глубокую рюмку с водой. Вера поставила в нее цветы.
Все сели за стол, выпили сначала за здоровье невесты и жениха, а потом — за Катерину Савельевну и Трофима Тимофеевича. Татьяна забеспокоилась о доме, — дочка там только что заснула, — и стала прощаться. Павел Прохорович тоже раскланялся.
Провожая их, Катерина вышла на крыльцо.
— Я насчет свадьбы… —
нее вдруг перехватило голос. — Дело материнское… Сердце-то болит… Там они будут жить, а хочется все как следует… Хоть на один денек сюда молодуху…— Все сделаем, Савельевна. Ты только день назови, — успокоил Шаров. — Жаль, конечно, такого колхозника отпускать, но… Свадьбу люди будут помнить! И машину дам, и лошадей тройками запряжем… Вот мать, — он кивнул на жену, — поможет столы накрыть…
Рано утром Василий пошел к Кондрашовым, чтобы поговорить с Капой. Он не знал, что вместе с нею приехал Колбак Тыдыев.
Тыдыев в первый же день после своей свадьбы, справленной на опытной станции, напомнил Капе, что надо имсъездить в Луговатку, хоть на денек.
— Тещиных блинов захотел? — шутливо спросила Капитолина и принялась целовать мужа. — Успеешь, золотко! Сейчас у нас с тобой много работы… А блинов я тебе сами напеку. Ха-ха! Не хуже мамкиных!..
Упорное нежелание Капитолины познакомить его со
родными настораживало и, в известной мере, даже оскорбляло Тыдыева. Но он верил жене и постепенно нашел объяснение: «Наверно, Капа боится, что ее родначнут упрекать: «За нерусского вышла, за узкоглазoro!..» Или еще какими-нибудь другими словами…» когда он на выставке услышал от Василия Бабкина, что у Капы есть сынишка, — земля под ним покачнулась. Какая подлость! Какой обман!.. Уж не этот ли Бабкин был отцом ребенка, которого она утаила? И неспроста… Даже в паспорт почему-то не записан… Тыдыев не мог сдержать ярости, наговорил грубых слов, и разбежались в разные стороны. Праздник, каким была выставка, омрачился для обоих. Из всего, что было на совещании, ни одного слова не запало в папредпоследний день, припугнув разводом, Капа зауезжает к матери. Тыдыев встревожился, на вокзал и долго уговаривал Капу вернутьк нему в гостиницу.А дома он стал допытываться — что же толкнуло жену на обман, почему она не сказала, что у нее растет сын? Капитолину передернуло.
— Боялась, что ты меня… бросишь, — повинилась она.
Правду ли говорит? Ведь сама уже собиралась оставить его. Вовка может перетянуть к себе. Она — мать!
И Тыдыев спросил, сколько лет сыну.
—
не считала, — вскинула голову Капа, разгадав мужа. — Вовка — мамкин. Ха-ха! Она и деньги получает.— Алименты? А… кто отец? Где живет?
— Ну как тебе охота — про все это?.. Душу выматываешь!.. Никаких нет алиментов. От государства получаем. Понятно? Матери-одиночке полагается…
— Ты… одиночка! А я не живой, что ли? Худо сказала! Совсем худо!..
Он задумался: у Вовки нет отца. И вспоминать о нем Капа как будто не хочет. Жизнь может пойти по-хорошему. А его, Колбака Тыдыева, жена еще не знает. В его груди хватит тепла для парнишки. Он будет говорить о нем: «Мой балам». Если… если, все правда. Но пусть никто, никакой другой мужчина не смеет называть мальчика своим. Никто и никогда! Парнишка, она говорит, черноглазый? Хорошо! Волосы светленькие?! Ну, что же… может, потемнеют, когда подрастет. А то и так ладно. У сестренки Чечек тоже волосы не совсем черные…
Вскоре Тыдыев возобновил разговор, попросил метрики.
— Там они, — кивнула Капа в сторону Луговатки. — Я же говорю: мамкин сын. И мамка на Вовку получает деньги…
Вот уж этого совсем нельзя терпеть. Это большой обман!
И Тыдыев стал настаивать на поездке в Луговатку. Капа отговаривала: лучше съездить летом, по хорошей погоде. Она боялась, что муж пойдет в сельсовет и заявит, что нет больше матери-одиночки. Тогда бабушка выкинет Вовку. Придется брать парнишку к себе, а от этого жизнь может испортиться. «Сейчас Колбак говорит: «балам», «балам», а рассердится на что-нибудь — начнет попрекать «безотцовщиной». Знаю я их, мужиков! Сердца у них ненадолго хватает. А мамка обратно Вовку не примет: неинтересно без пособия-то!»
В мае Тыдыев объявил, что не согласен дальше откладывать поездку. Он готов поехать даже один. И Капитолине пришлось уступить.