Сад (переработанное)

— Вот видишь — даже райком недопонял. А я что?.. Я комвузов не кончал…

— Тут дело не в образовании, а в совести, — заметил Шаров.

Не дождешься от него дружеского слова!

Начались прения. Забалуев колебался: выступать с признанием ошибки или промолчать? Что лучше?..

От докладчика ему досталось не больше других — нечего рваться вперед.

На трибуну вышла Векшина, сразу же остановила взгляд на нем и жестом сурового осуждения как бы представила его всему собранию:

— Вот сидит товарищ Забалуев, старый, как будто опытный, руководитель колхоза. С речами любит выступать. Почему же он сегодня молчит?

«Промашку дал, — шумно вздохнул Сергей Макарович. — Опоздал записаться…»

А Векшина — все о нем и о нем. Видно, зря он считал ее душевным человеком!

— Как Забалуев относится к колхозному добру? — говорила она. — Превратил артель в свою вотчину: что хочу, то и ворочу. Ни с кем не советуется, не считается…

«Себе макового зернышка не взял, — мысленно оправдывался Сергей Макарович. — Все делал для пользы колхоза».

— …Сенокосы раздал городским организациям, а на фермах — не хватает кормов. — Векшина загнула палец на левой руке. — Директору лесопильного завода привез поросенка. — Загнула еще один палец. — За что, спрашивается? За доски, которые ему отпустили без наряда…

Сергей Макарович второй раз провел платком по лицу.

«Дернула меня нелегкая сесть в первый ряд…»

— …Энергосбыту, невзирая на протесты колхозников, отвел десять гектаров земли… — Векшина загибала палец за пальцем, пока не сжала все в кулак. — Тут — чужие посевы, там — чужие огороды. Колхозники не зря прозвали свои поля рябыми от оспы. А в оспе этой виноват Забалуев.

«Все разузнала, — вздохнул Сергей Макарович, опуская голову. — От Огнева! У него язык-то долгий, как коровий хвост!..»

Векшина назвала еще несколько председателей, которые за бесценок раздавали скот своим «дружкам» из хозяйственных организаций. Пот на лице Сергея Макаровича высох. Он шепнул Шарову:

— Слышал — не я один: все так делали.

— А может, и не все.

— В войну тебя не было здесь. Не знаешь! А я, как говорится, все трудности испытал… Куда ни повернись — везде слышу: «Я — тебе, ты — мне». Пусть берутся за таких директоров да заведующих.

Векшина взглянула в сторону Желнина.

— Работники крайкома не помогли нам понять наших ошибок, не помогли призвать к ответственности зарвавшихся хозяйственников, пока не указал на это Центральный Комитет…

Забалуева ожидало новое потрясение. Из глубины зала передавали бумажку. Вот она дошла до соседа. На согнутом вдвое большом листе написано: «В президиум». Записка, видать, необычная, и Шаров, — ой, любопытный! — слегка приоткрыл ее. В середине — рисунок! Глянув на него, Павел Прохорович едва сдержал усмешку: листок передал Сергею Макаровичу: полюбуйся! А там, — такое, что захотелось вскочить и крикнуть: «Ишь, нашелся зубоскал!.. Не понимает, что идет собрание, обсуждается важный вопрос…»

На бумажке был нарисован грузный человек, с большой голой, как арбуз, головой. И это — он, Сергей Забалуев?! Названа артель, даже село упомянуто. Он кидает в руки, протянутые к нему со всех сторон, поросят и гусей. А внизу — стишки:

Эй, дружки!.. Налетайте!Кому что надо — забирайте!

Обиднее всего — эти слова. Ведь неправда! Не кричал он так…

Дрожащими пальцами Сергей Макарович согнул лист в несколько раз, подошел к оркестровой яме и, размахнувшись, с таким ожесточением бросил на сцену, что бумажный комок перелетел бы через головы членов президиума, если бы не привстал Неустроев и не поймал его в воздухе… Он расправил бумажку, посмотрел, качнул головой — дескать, все правильно! — и по столу передвинул соседу. Так дойдет листок до Желнина…

Сергей Макарович больше не подымал глаз; опершись локтями о широко расставленные колени, смотрел в пол.

В перерыв он, сторонясь всех, спустился в курилку, а оттуда направился в полутемный коридор, где не было ни души. Там ходил из конца в конец, впервые ступая так мягко, что шагов его не было слышно.

Курительная комната постепенно опустела. Сергею Макаровичу показалось, что он достаточно долго пробыл в коридоре, что заседание наверняка уже возобновилось и теперь можно незамеченным подняться на балкон. Но в фойе все еще были люди, а пятиться назад не хотелось, и он, войдя туда, направился к лестнице. И тут неожиданно столкнулся с Желниным.

Андрей Гаврилович пожал ему руку:

— Собираетесь выступать в прениях?

— Не знаю, дойдет ли черед. А надо бы… Ошибки большие… Мне, старому работнику, стыдно перед молодыми…

— Поговорить есть о чем. Видели, как реагируют коммунисты? Карикатуру на вас прислали!

— Намалевать хоть кого можно…

— А разве неправда?

— Ну, кое-что было. Не отрицаю. Но ведь не от меня худой порядок. Мне бы легче получать все по нарядам, да не дают. Доставай, где хочешь. Ну, я и доставал, как мог… За это меня еще весной критиковали…

— Где и кто?

— Дома, в колхозе. Одна деваха. А я отругивался, не понимал глубины… Удивительно — откуда молоденькая могла знать, что партия скажет такое слово?