Сад (переработанное)

У Забалуева отлегло от сердца. Ведь люди видели, что с ним разговаривал, — не строго, а запросто разговаривал, — первый секретарь крайкома! И Сергей Макарович, прошагав по залу, сел на свое место.

…Возле буфета Векшина встретила Шарова.

— Как, Павел Прохорович, все еще в бобылях?

Тот, вздохнув, качнул головой:

— Дважды ездил… Татьяна по-прежнему — все о городе и о городе. А тут еще мамаша ее подогревает…

— Да, да, была я у нее. Ядовитая старуха. «Не будет, говорит, Танечка больше в земле копаться, пальцы портить». У самой бабушки руки уже старческие, морщинистые, а ногти выкрашены под вишню. Смотреть противно!.. Разъяснила я ей, на чем булки растут. Оказывается — мало этого. Ну, доберусь до нее!.. — Векшина даже кулак сжала. — Потолкую еще… А ты съезди в третий раз. Да выбери такое время, когда тещи дома нет. — Пожала ему руку. — В добрый час!..

2

Забалуев был доволен, что критиковали его в отсутствие Никиты Огнева; возвращаясь домой, обдумывал: рассказать ли секретарю парторганизации обо всем, что было на активе, или только «в общих чертах»? Сердце не освободится от тревоги до тех пор, пока не передаст всего хотя бы одному человеку. Уж таким он, Сергей Забалуев, уродился! А кому рассказать? Анисимовне? Она — беспартийная. Да и какой будет толк от того, что он расскажет ей? Ну, поохает жена, похлопает руками по юбке… И только. А больше и поговорить не с кем. Огнев послушает-послушает, да не утерпит — упрекнет: «Мы тебя на открытом партийном собрании предупреждали!..» А упреков ему, Сергею Макаровичу, и без того довольно!

Желнин начал свою речь с самокритики. Согласился с замечаниями Векшиной в адрес крайкома. А для него, Забалуева, не пожалел суровых слов. Открыл настоящий огонь. Припомнил бурьян на полосах пшеницы. Назвал отсталым хлеборобом, потерявшим чувство ответственности…

С тяжелым раздумьем Сергей Макарович въехал в село. На конном дворе он быстро распряг Мальчика и хотел уйти домой прежде, чем кто-нибудь увидит его, но в последнюю секунду не удержался от того, чтобы не посмотреть, все ли тут в порядке.

Была темная ночь, дул едва заметный ветерок, и на лицо время от времени падали пушистые снежинки и тотчас же таяли. Мягкий снег тихо похрустывал под ногами. Сергей Макарович шел к конюшне, откуда пахло теплым навозом, добрым сеном, и неожиданно столкнулся с Огневым.

— С приездом, Сергей Макарович! — поздоровался тот.

— A-а… Спасибо!.. Ты что поднялся рано?

— Хватит, три дня пролежал с температурой…

— А я иду поглядеть, много ли сена запасли.

— Запас маловат. Дней на пять — не больше.

— Я так и знал, что не развернетесь. А ведь бураном пахнет.

— Возчики ездят по одному разу в день. Больше не успевают.

— Молодые все. Их надо учить работе. Пример показывать.

Забалуев направился туда, где было сложено сено, привезенное с лугов. Огнев шагал рядом и, чувствуя, что председатель чем-то расстроен, ждал, когда тот сам начнет рассказывать о городских новостях. Но Сергей Макарович не спешил. Он подошел к куче сена, взял горсть, помял в руке, понюхал: шелестел мелкий лист, к запаху сухой, рано скошенной травы, не тронутой в валках ни одним дождем, примешивался аромат сушеных ягод клубники.

— С Барсучьего солнцепека, — отметил он. — Надо было поберечь для овечек.

— По ошибке ребята свалили здесь.

Из второй кучи Забалуев тоже взял горсть и понюхал.

— Пырей с пустоши. Правильно привезено. Настоящий конский корм! Но мало его. Раздурится буран — скоту придется зубами щелкать.

— Утром всех лошадей отправляем на вывозку корма, — сказал Огнев.

Сергей Макарович натеребил сена и сел на него. Огнев тоже сел. Довольный тем, что их никто не видит и не слышит, Забалуев приступил к рассказу:

— Критика была большая, прямо скажу — с солью, с перцем… Но знаешь, что мне больше всего кровь попортило? Нашелся какой-то марака и в насмешку нарисовал меня: голова арбузом, ноги как столбы, руки вроде ухвата. Ну, урод да и только. Стою, поросят дружкам бросаю и кричу: «Ловите!» Я боялся, что картинку в редакцию отдадут.

Огнев расхохотался. Забалуев повернулся к нему широкой грудью:

— Ты что? Что? Что я смешного сказал?

— Я вспомнил Гоголя. Есть у него пьеса «Ревизор». На сцене часто ставят.

— Не видал. — Под Забалуевым зашумело сено. — Не знаю. После торжественных заседаний, сколько помню, не было таких спектаклей. И после конференций не было. Что там разыгрывают?

— Там один человек боится, что его в комедию вставят.

— Отродясь не видел, не слышал. — Под Забалуевым опять зашумело сено. — «Любовь Яровую» показывали. Горького играли. Забыл название. Купец от всех болезней трубой лечится! Кричит: «Труби, Гаврила!» Знаешь?

— «Егор Булычов и другие».

— Верно! А у меня память на спектакли дырявая…

Огнев заговорил о предстоящем партийном собрании.

— Обсудим в общем и целом, — сказал Забалуев.

— И в целом, и о деталях речь должна идти…