Сад (переработанное)

Нет, он, Сергей Забалуев, еще не потерял ни силы, ни сноровки! Он и сейчас, в пятьдесят три года, может работать не хуже, чем в молодости, когда его считали одним из лучших стогометов. Бывало, на молотьбе один за троих управлялся с потоком соломы, подымая хваткими трехрогими вилами сразу по целой копне; будто под легким хмельком, работал без устали; ухал и покрикивал человеку наверху омета:

— Ух, лови — не зевай!..

Труд всегда был для него приятным и, подобно дыханию, естественным и необходимым.

Вот и сейчас он не думал ни об усталости, ни о том, что мог простудиться на морозе; кладя особенно увесистые пласты, разгоряченно восклицал:

— Ух, добро!.. Ух, славно!..

Если бы не его председательские хлопоты — каждый день возил бы корм на ферму: сердце не знало бы тревог, не болела бы голова…

Одонок собран до последней былинки, граблями очесаны бока возов, даже подгребены листочки, рассыпавшиеся по снегу, и все, все уложено на десятый воз. Ветру нечего подметать, нечем позабавиться.

Стряхнув иней с полушубка, лежавшего на снегу, Сергей Макарович оделся, два раза обвернул себя широкой опояской, когда-то сотканной Матреной Анисимовной, и концы скрутил в тугой узел. Поверх опять надел тулуп и, взобравшись на передний воз, лег в ложбинку, недоступную ветру. За пазуху положил мерзлый калач хлеба.

За весь день он ни разу не вспомнил о том, как его критиковали в городе, и на душе у него было спокойно, точно у младенца. Приятный выдался денек!

Кони шли вереницей. Под копытами поскрипывал снег. Глухо пели широкие деревянные полозья. Сергей Макарович изредка приподымал голову и посматривал на бугор, с которого тоже спускалась полевая дорога, — не появятся ли там возчики соломы. Пусть бы они убедились что он, Забалуев, возвращаясь из второго рейса, едет шагом. Он бережет лошадей, не торопится домой. И едет один с пятью возами! Но на дороге никто не показывался. Только ветер шумел в полях, раскачивая полынь на межах, да время от времени, забавляясь, взвихривал свежий снег. Сергей Макарович пошевелил плечами. Усталость чувствовалась. Пожалуй, завтра будет болеть спина. Но это пустое дело! Это оттого, что начал отвыкать от крутой работы. Можно будет утром пойти на ферму, взять вилы и размяться…

Калач за пазухой оттаивал медленно, а Сергею Макаровичу хотелось есть, и он шевелил губами, глотал слюну.

Перед глазами покачивались былинки сена. Среди них мелькнули чуть заметные, темные, расплющенные ягоды клубники. Скинув рукавицу, нащупал веточку. Долго искал еще, но больше не было. А сухие ягоды вкусны. Откусил стебелек мятлика и начал медленно перетирать передними зубами. Хорош Язевой лог! Нигде нет такого сена. Жаль отдавать Шарову под затопление. Но теперь уже придется поступиться…

Снег быстро потемнел, будто сквозь него, как сквозь пропускную бумагу, проступили разлитые синие чернила. Сено из светло-зеленого превратилось в черное. Боковой ветер, натужась, пробовал приподымать воз, но у него не хватало силы.

Хлеб наконец оттаял. На редкость вкусный калач испекла Анисимовна! Давно-давно Сергей Макарович не ел такого хлеба! Дома он скажет жене: «Ну, стряпуха ты у меня ладная! Ой, мастерица!..»

На ферме, когда приехал Забалуев, уже никого не было. Игнат Гурьянович, заслышав скрип полозьев, вышел встретить возчика.

— Тех орлов нет здесь? — справился Сергей Макарович о Кольке и Митьке.

— От стыда сбегли, — ответил старик.

— Огнев не был? Только сейчас ушел? — переспросил Забалуев… — Жалко… — И напомнил: — Коней-то надо проверить.

— Так знаю — берег ты их.

— Нет, нет, пойдем. — Сергей Макарович подходил к каждой лошади, совал руку под хомут и настойчиво требовал — Проверь, проверь. Плечи совсем сухие…

Игнат Гурьянович взял вилы, хотел помочь скидать сено в омет, но Забалуев остановил его:

— Такого уговора не было.

— Я помаленьку… Никто теперь не видит…

— Все равно. Один начал — один закончу.

И Забалуев, скинув полушубок, принялся сбрасывать сено с саней.

— Сколько же, Макарыч, трудодней тебе запишут за эту штурму?

— Я безо всякого штурма работал, — отозвался Забалуев. — И не из-за трудодней. Люблю, чтобы все кипело!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ