Сага о Форсайтах

Сестра поглядела на Джона в некотором недоумении, вынудив его наконец посмотреть на Флер, но ее широко раскрытые выразительные глаза, словно бы говорившие: «Ох нет, ради бога!» – заставили его тут же перевести взгляд на Вэла, чья улыбка, в свою очередь, заставила его уткнуться в тарелку и торопливо доесть котлету, у которой, по счастью, ни глаз, ни улыбки не было.

– Джон будет фермером, – донесся до него голос Холли, – фермером и поэтом.

Он поднял укоризненный взгляд, заметил, что сестра шутливо вздернула бровь, как делал их отец, и ему стало легче.

Вэл рассказал случай с мсье Проспером Профоном. Это было очень кстати, потому что, пока говорящий смотрел на Холли, Холли – на говорящего, а Флер, слегка нахмурясь, словно бы смотрела на то, о чем думала, Джон наконец-то получил возможность смотреть на нее. На ней было белое платье, открывающее руки, очень простое и хорошо сшитое. Волосы украшала белая роза. Теперь, когда Джон, до сих пор себя стеснявший, наконец обрел ненадолго свободу зрения, Флер явилась ему, как тонкое цветущее деревце среди тьмы. Он поймал ее, как стихотворную строку, мелькнувшую перед мысленным взором, как мелодию, которая летит и умирает вдалеке.

Чувствуя головокружение, Джон гадал, сколько Флер лет. Она выглядела намного увереннее в себе и опытнее, чем он! Почему нельзя было говорить, что они однажды уже встречались? Он вдруг вспомнил, с каким растерянным и уязвленным видом мама сказала ему: «Да, они наши родственники, но мы с ними не знаемся». Не может быть, чтобы она, так любящая красоту, не восхитилась Флер, если бы все-таки познакомилась с ней.

После ужина, когда дамы вышли, Джон, почтительно потягивая портер, отвечал на расспросы и гостеприимные предложения новообретенного зятя. Что до верховой езды (об этом Вэл всегда думал в первую очередь), то Джон мог взять молодого гнедого жеребца, самому его седлать, расседлывать и вообще ухаживать за ним. Подтвердив, что умеет все это делать, молодой человек заметил, как подрос в глазах хозяина дома.

– Флер, – сказал Вэл, – пока еще довольно плохо держится в седле, но учится с увлечением. Ее отец, конечно, лошади от тележного колеса не отличит. А твой – хороший наездник?

– Раньше был, сейчас он… – Джон запнулся, потому что терпеть не мог слова «старый».

Его отец постарел, но не состарился, нет! Никогда не состарится!

– Понимаю, – пробормотал Вэл. – Много лет назад, учась в Оксфорде, я знал твоего брата – того, который умер на Бурской войне. Однажды мы подрались с ним в саду Нью-колледжа. Странное было дельце, – прибавил он задумчиво. – Чего только из-за этого не вышло!

Джон, которого все как будто подталкивало к историческим исследованиям, широко раскрыл глаза, когда из дверей донесся мягкий голос сестры:

– Идемте к нам.

И он встал: сейчас сердце толкнуло его не к истории, а к современности. Так как Флер объявила погоду «слишком чудесной, чтобы сидеть дома», все отправились гулять. Росинки, как иней, серебрились в свете луны, от старых солнечных часов падала длинная тень. Две геометрически подстриженные живые изгороди, сходясь под прямым углом, обозначали границу фруктового сада. Зайдя за них, Флер позвала: «Идем!» Джон, оглянувшись на хозяев, последовал за нею. Девушка носилась среди деревьев, как привидение. Цветущие ветви над ее головой были чудесны и словно бы пенились. Пахло старыми стволами и крапивой. Вдруг Флер исчезла, и он никак не мог ее найти, но вскоре почти натолкнулся на нее, стоящую неподвижно.

– Весело, правда? – воскликнула она.

– Очень!

Потянувшись к ветке, Флер сорвала с нее цветок и, вертя его в пальцах, сказала:

– Полагаю, я могу звать тебя Джоном?

– Полагаю, это было бы естественно.

– Хорошо. А знаешь ли ты о вражде между нашими семействами?

– Вражде? – проговорил Джон с запинкой. – Из-за чего?

– Как романтично и как глупо, да? Вот почему я делаю вид, будто мы с тобой незнакомы. Может, встанем завтра пораньше, выйдем прогуляться до завтрака и обо всем договоримся? Не люблю ни с чем канителиться.

Джон выразил свое восторженное согласие невнятным бормотанием.

– Тогда в шесть, – сказала Флер. – Твоя мама, по-моему, очень красива.

– Да, – подтвердил Джон с жаром. – Очень!

– Я люблю всякую красоту, – продолжала Флер, – только если она не скучна. Древняя Греция, например, меня нисколько не привлекает.

– Как? А Еврипид?

– Еврипид? Нет, терпеть не могу греческих пьес, они слишком длинные. Я считаю, что красивое должно быть быстрым. Например, мне нравится посмотреть на одну картину и убежать. Не люблю, когда много всего собрано вместе. Смотри! – Флер подняла сорванный цветок повыше, чтобы луна его осветила. – По-моему, это лучше, чем целый сад. – И вдруг свободной рукой она поймала руку Джона. – Не думаешь ли ты, что вести себя осторожно – это самое ужасное занятие, какое только может быть? Послушай, как пахнет лунный свет!

Джон, опять почувствовав головокружение, согласился, что нет ничего хуже осторожности, и, склонившись, поцеловал руку, в которую была вложена его собственная рука.