Нельзя с уверенностью сказать, чему Проспер Профон был обязан своей репутацией опасного человека: тому ли, что он пытался подарить Вэлу кобылку, тому ли, что Флер сказала о нем: «Ну чем не огромный кот? Бродит тут!», тому ли, что сам он задал Джеку Кардигану нелепый вопрос: «А какой толк быть в хорошей форме?», или же просто тому, что он иностранец, чужак. С уверенностью можно сказать только следующее: Аннет в последнее время действительно очень похорошела, а Сомс, продав своего Гогена, порвал чек, после чего мсье Профон заметил: «Я не получил ту маленькую картину, которую купил у мистера Форсайда».
Хоть на него и смотрели с подозрением, он продолжал посещать вечнозеленый домик Уинифрид на Грин-стрит с добродушной невозмутимостью, которую никто не принимал за наивность – это слово казалось неприменимым к мсье Просперу Профону. Уинифрид по– прежнему считала его «забавным» и слала ему маленькие записочки: «Приходите, покайфуйте вместе с нами» (используя современные выражения, она ощущала дыхание жизни).
Таинственностью, которую видели в нем окружающие, Проспер Профон был обязан тому, что все на свете делал, видел, слышал и знал, однако ничто не производило на него впечатления. Это было противоестественно. Уинифрид всегда вращалась в модных кругах и привыкла к разочарованности английского образца, которая воспринималась как своеобразный знак отличия, дающий обладателю кое-какие преимущества. Но не видеть ничего ни в чем не ради позы, а просто потому, что ни в чем ничего нет, – это было не по-английски. А неанглийское, если и не казалось непременно дурным тоном, то уж во всяком случае не могло не вызывать скрытых опасений. Видеть, как дух прошедшей войны – темный, тяжелый, улыбающийся, равнодушный – сидит в твоем ампирном кресле, слышать, как этот дух разговаривает пухлыми розовыми губами, шевелящимися над дьяволической бородкой – для английской натуры это было, по выражению Джека Кардигана, «немножко перебор». Ведь когда нет ничего, действительно заслуживающего живого интереса, можно заинтересовать себя тем, что есть, – играми, например! Даже Уинифрид, всегда Форсайт в душе, чувствовала: никакой пользы дух разочарованности не приносит, значит, лучше бы от него избавиться. В стране, где неприятные истины прячут под покровами приличий, мсье Профон демонстрировал этот дух слишком открыто.
Когда Флер, поспешно вернувшись из Робин-Хилла, спустилась к ужину, дух разочарованности стоял у окна в маленькой гостиной Уинифрид, глядел на Грин-стрит и, судя по выражению лица, ничего в этой улице не видел. А Флер, быстро отвернувшись, посмотрела в камин так, словно увидела там огонь, которого не было. Мсье Профон отошел от окна. Он был при полном параде: в белой жилетке и с белым цветком в петлице.
– Ужасно рад встрече, мисс Форсайд, – сказал он. – Хорошо ли поживает мистер Форсайд? Я сегодня сказал, что желаю ему получать от жизни удовольствие. Он тревожится.
– Вы так думаете? – произнесла Флер отрывисто.
– Тревожится, – повторил мсье Профон, картавя.
Флер резко повернулась к нему.
– Сказать вам, что бы доставило ему удовольствие? – Она хотела продолжить: «Услышать, что вы убрались!» – но эти слова погасли при взгляде на лицо Профона. Он улыбался, показывая ровные белые зубы.
– Сегодня в клубе мне рассказали о его старой беде.
– Что вы имеете в виду?
Мсье Профон сделал своей лоснящейся головой такое движение, будто хотел принизить значительность собственных слов.
– То маленькое дело, которое было до вашего рождения.
Флер понимала, что он хитро отвлекает ее от своей доли в тревогах ее отца, однако не смогла противостоять приливу нервного любопытства.
– Что вы слышали?
– Только то, что вы и сами знаете, – пробормотал Профон.
– Надо полагать. Но я хотела проверить, все ли вам передали верно.
– Его первая жена…
Едва сдержавшись, чтобы не сказать: «Мой отец никогда раньше не был женат», Флер спросила:
– Да, и что же?
– Мистер Жорж Форсайд говорит, первая жена вашего отца потом вышла за его кузена Джолиона. Думаю, это было чуть-чуточку неприятно. Я видел их сына. Славный мальчик!
Флер подняла взгляд, и дьяволический Профон поплыл у нее перед глазами. Так вот в чем причина! Ценой героического усилия, какого ей еще никогда делать не приходилось, она заставила плавающую фигуру остановиться. Заметил ли Профон ее смятение, она не знала. В эту минуту вошла Уинифрид:
– О! Вы оба уже здесь! Мы с Имоджин чудесно провели вторую половину дня на детской ярмарке.
– Что за ярмарка? – произнесла Флер машинально.
– Благотворительная, «Спасите детей». Я выгодно купила такую вещь!.. Старинная армянская работа. Хотелось бы услышать ваше мнение, Проспер.
– Тетушка, – прошептала вдруг Флер таким тоном, что Уинифрид сразу же к ней подскочила.
– В чем дело? Тебе нехорошо?
Мсье Профон вернулся к окну, откуда разговор двух женщин почти не мог быть слышен.
– Тетушка, он говорит, отец раньше был женат. Это правда, что они развелись и что она вышла за отца Джона Форсайта?