Сага о Форсайтах

– Нет, – сказал он, – к сожалению, не знаю. Зато знаю, что человека всегда нужно освобождать от договора, если он того хочет.

– Из соображений рекламы? – произнес Сомс сухо.

– Разумеется, но не только. Я говорю в принципе.

– На таких принципах и работает ваша фирма?

– Пока нет, – ответил Монт. – Но это придет.

– А ваши партнеры уйдут.

– Нет, сэр. Я делаю кое-какие наблюдения, и все они подтверждают мою теорию. В деловом мире знание человеческой природы постоянно недооценивается, и люди ужасно много проигрывают и в удовольствии, и в выгоде. Само собой, нужно быть искренним и открытым; но быть искренним и открытым проще, когда чувствуешь человеческую природу. Кто человечнее и щедрее, у того больше шансов на успех в делах.

Сомс встал.

– Вы в вашей фирме компаньон?

– Вступаю через полгода.

– Всем остальным акционерам лучше поскорее унести ноги.

Монт рассмеялся.

– Вот увидите, грядут большие перемены. Собственнический принцип закрывает ставни.

– Что? – произнес Сомс.

– Дом сдается внаем! До свидания, сэр. Мне пора.

Сомс заметил, как дочь подала молодому человеку руку и как поморщилась от пожатия, а тот, выходя, вздохнул. Потом она отошла от окна и провела пальцем по бортику бильярдного стола красного дерева. По ее виду Сомс понял: она хочет что-то спросить. Обведя последнюю лузу, Флер подняла глаза.

– Папа, ты что-нибудь сделал, чтобы Джон перестал мне писать?

Сомс покачал головой.

– Значит, ты не знаешь? Сегодня неделя, как умер его отец.

– Ох!

На ее встревоженном нахмуренном лице Сомс прочел мгновенно возникшее стремление предугадать последствия произошедшего.

– Бедный Джон! Папа, почему ты мне раньше не сказал?

– Не знал, надо ли, – ответил Сомс медленно. – Ты же все равно мне не доверяешь.

– Я бы доверяла, если бы ты помог мне, мой дорогой.

– Может, и помогу.

Флер всплеснула руками.

– Ах, милый папа! Когда чего-то очень сильно хочешь, забываешь о других людях. Не сердись на меня.

Сомс выставил вперед руку, как будто отводя ложное обвинение.

– Я тут рефлексировал… – С чего вдруг ему вздумалось употребить именно это слово? – А что? Молодой Монт опять тебе докучает?

Флер улыбнулась.

– Майкл? Да, он очень докучливый, но славный – ничего против него не имею.

– Я устал, – промолвил Сомс. – Пойду прилягу перед ужином.

Он лег на диван в своей галерее и закрыл глаза. Какая ответственность! Одному направлять девочку, чья мать… В самом деле, кто такая ее мать? Словом, ужасная ответственность! Помочь? Как? Он ведь не может изменить того факта, что приходится ей отцом. И что Ирэн… Что за чушь городил молодой Монт про собственнический инстинкт, закрытые ставни и дом, который сдается внаем? Глупость!

Жаркий воздух, напитанный ароматами таволги, реки и роз, одурманил все его чувства.

V

Идея фикс

Идея фикс – та форма беспорядка в человеческой голове, которая влечет за собой наиболее обременительные долги – никогда не развивается так быстро и бурно, как в тех случаях, когда принимает страстное любовное обличие. Навязчивая идея любви не обращает никакого внимания ни на изгороди, канавы и двери, ни на людей с другими навязчивыми идеями или без них, ни на детские коляски и их содержимое, сосущее свою навязчивую идею, ни даже на товарищей по несчастью. Глаза любовной идеи фикс смотрят внутрь, она устремлена к собственному свету, а до других звезд ей дела нет. Человеческое существо, одержимое желанием овладеть некоей «ею» или неким «им», гораздо устойчивее в своей одержимости, чем те, кто страдает любыми другими формами эгоизма, считая, что главное для счастья всего мира – это их искусство, их опыты над собаками, ненависть к иностранцам, налог на сверхприбыль, министерская должность, стремление крутить колеса, стремление помешать разводу соседей, отказ от воинской службы по убеждениям, греческие корни, верность церковной догме, противоречие всему, превосходство над всеми и так далее. Поэтому в те прохладные летние дни Флер, ведущая беззаботную жизнь девушки, за чьи наряды платит отец Форсайт и чье единственное занятие – развлекаться, была ко всему «натурально» равнодушна, как сказала бы ее тетя – любительница модных выражений. Приезжая в Лондон, Флер с тоской глядела на луну, плавающую в холодных облаках над рекой или над Грин-парком. Письма Джона, завернутые в розовый шелк, она носила на груди – самое убедительное доказательство навязчивости любовной идеи, какое может быть в эпоху, когда корсеты так низки, чувства так презираемы, а грудь так немодна. Узнав о смерти Джолиона, она написала Джону и три дня спустя, по возвращении с речного пикника, получила ответ – первое письмо от него после их встречи у Джун. Флер вскрыла конверт с дурным предчувствием, которое сменилось испугом и растерянностью, когда она прочла: