Саги огненных птиц

Иголка быстро устала и поменялась местом с матерью, которая сидела у руля. Идти приходилось против течения, а потому гребля сильно выматывала. Девицы то и дело сменяли друг друга. Немного отдохнув, Иголка снова принялась рассказывать Ситрику о своей семье, да о том, как ходили они в море с другими переселенцами. Мать Иды, сидевшая теперь рядом с Ситриком, посмеивалась. Он же, поначалу принявший Холя за многоречивого человека, понял, как сильно ошибался. А тот как раз летал над рекой, разминая крылья и от скуки гоняя некрупных озёрных чаек.

– …Вообще семья у нас счастливая, – без умолку трещала Иголка. – Пятеро детей, и все живы-здоровы. Я вот младшая. Матушка говорит, что я крошечная была, болезная, и то выходили! А однажды я застряла головой в дырке в заборе да так и просидела до ночи, пока меня не нашли старшие братья. Я была такой маленькой молчуньей. Слова не скажу и даже не пискну! А вот Хельга…

Всё участие Ситрика в беседе сводилось к хмыканью или многозначительному молчанию. В редкие минуты, когда Иголка замолкала, все с наслаждением слушали тишину: не пелись походные песни, речные и морские, и только слышалось, как опускаются в воду вёсла. И как мелкой девчонке хватало дыхания, чтобы столько говорить и ещё ворочать веслом?

Когда полуденное солнце, поднявшись, замерло, небо начало затягивать облаками. Теплело. Поднялся ветер, пришедший с юго-захода, со стороны моря, и мужчины по команде Одена развернули парус. Дыхание неба натянуло ткань, и лодка дёрнулась.

– Ида, пока ты у руля, командуй! – прикрикнул на дочку Оден, и Иголка растерянно захлопала глазами. – Чего не сказала первая, что ветер поднялся?

Мужчины рассмеялись. Оден прогнал Иголку и сам сел за руль, оказавшись напротив Ситрика. Тот ощупывал мышцы на плечах, разминая руки. Он не мог даже вспомнить, когда в последний раз так долго ходил на веслах – путь в монастырь был куда ближе, пусть течение в заливе недалеко от места, где Полотняная впадала в море, и было куда строптивее.

– Что, богомолец, непривычен к такому труду? – участливо спросил Оден, и Ситрик запоздало кивнул. – Руки ноют, поясницу тянет… А голова ещё не заболела?

– От чего же?

Оден хитро подмигнул, покосившись в сторону Иды, которая ушла к носу ладьи и теперь тянула руки к спокойно отдыхающему Холю. Огненная птица, не выдержав такого внимания, перелетела на парус. Ситрик улыбнулся.

– Ещё нет, – честно признался он.

– Избави бог от такой болтуньи, – проворчал Оден. – Может, тебе жена нужна? Ида уже не ребёнок.

Уши и щёки Ситрика, не ожидавшего такого разговора, налились яркой краской, и Оден рассмеялся, утирая пальцем выступившую от смеха слезу.

– Ты не подумай, что она хозяйка плохая, а потому и сватаю так скоро, упаси господь, – продолжал сквозь смешки говорить Оден. – Просто устал я от её болтовни. Хочу уже отдать кому-то, чтобы уши совсем не завяли. А то, мне кажется, из-за неё у меня уже проблемы со слухом!

Гисмунд, подслушавший этот разговор, с улыбкой повернулся к Ситрику и толкнул его локтем.

– Ты бери-бери! У тебя одного от неё голова ещё не заболела, – произнёс он.

Казалось, этот разговор слышала вся семья. Братья и сестра Иголки посмеивались, не пряча улыбок. Мать качала головой, но лицо её было весело. Только Иголка и не заметила их смешков. Она всё умоляла Холя спуститься с паруса к ней на руку. Даже хлеб на ладонь накрошила.

Ситрик не знал, что и ответить, и Оден хлопнул его по плечу широкой твёрдой ладонью.

– Да чего ты так испугался? Шучу я.

– Хорошо. – Ситрик выдавил улыбку.

Вытащив из мешка овечий сыр и свежие лепёшки с морковью, купленные в поселении, Оден угостил Ситрика. Вся семья принялась за еду. Ида хрустела золотистым яблоком, продолжая тянуть руку с хлебными крошками и ожидая, что Холь наконец спустится к ней, чтобы отобедать вместе со всеми.

– Почему он не летит? – спросила Ида у Ситрика, продолжая жевать яблочко. – Я видела, что он ручной. Ты показывал трюки в доме бонда. Я тоже так хочу!

– Зато он не хочет, – ответил Ситрик.

– А как его зовут?

– Холь.

– А что он ест?

– Больше всего на свете он любит белую рыбу с лимонным соком и оливки. – Ситрик фыркнул, коротко смеясь.

Уж он-то хорошо запомнил, что любил есть Холь. Тот, недовольно поклёвывая творог или твёрдую треску, какой можно было и прибить ненароком, каждый раз перебирал в памяти то, чем кормили его в былые времена на Великом море. Он представлял, что ест что-то другое, рассказывал Ситрику, и тому не терпелось узнать, какие на вкус те или иные яства. Хорошо, что хоть в доме Бирны он помалкивал и ел, что давали. Правда, хульдра готовила отменно и не жалея сыпала в еду пахучих трав и соли.

– Что? – недоумённо переспросила Иголка. – Это водоросли какие-то?

Ситрик не стал отвечать.

– А рыба у нас есть!

Ида зарылась в вещи и вскоре вытащила куль с сушёной треской.

– Холь! – позвала она. – Ты рыбу будешь?

Птица, наблюдавшая за приставучей девицей с высоты мачты, разразилась гневным клёкотом и взлетела в небо.