Сахар и золото

– Я здесь, детка.

Однако моя рука замерла, осталась на месте. Звуки вернулись ко мне, как если бы я прослушивал аудиозапись.

– Это ерунда, идет? – проговорил Стив. – Когда мы приедем, не устраивай сцен. Это только между нами, так ведь? Никому не нужно знать лишнего, Тесс.

«Тесс. Почему он называет ее Тесс?»

Фиона молчала и тихо плакала, а в те моменты, когда машину подбрасывало на кочках, слабо вскрикивала.

Добравшись до больницы, Стив вышел на подъездной дорожке к отделению неотложной помощи. Он оставил Фиону в машине. Со мной.

– Фиона. Фиона, ты меня слышишь? Я с тобой. – Я потянул к ней ладонь, но ничего не произошло. – Боже, детка, мне так жаль, что с тобой это происходит…

Распахнулась дверца, и чужие руки принялись вытаскивать Фиону наружу.

Теперь мы находились в больничной палате. Фиона лежала на кровати, а ее светлые волосы, тусклые и ломкие, безжизненно падали на плечи. В ее венах торчали трубки от подвешенных сверху капельниц, а к запястьям крепились датчики от фиксирующего пульс аппарата. Глубоко ввалившимися глазами она следила за доктором, который опускался на стул рядом с ее кроватью.

– Результаты ультразвука не утешающие, – мягко произнес он. – Инфекция распространилась довольно быстро и нанесла серьезный ущерб.

– Насколько все плохо? – спросила Фиона голосом едва громче шепота.

Я собрался подойти к ней ближе, но так и остался в углу.

Доктор снял очки. Положил руки на колени, как бы показывая, что они сделали все, что в их силах.

– Остались спайки, – сообщил он. – Инфекция оставила спайки на ваших фаллопиевых трубах и значительной части матки.

Уставшая от боли Фиона напряглась.

– Что это значит?

– Это означает, что ваши шансы забеременеть и выносить ребенка очень низкие. Я бы сказал, в пределах десяти процентов.

– Десять процентов, – уставившись на него, Фиона повторила: – десять…

– Мне очень жаль. Извините за плохую новость. Я уже сообщил вашему мужу…

«Ее муж. Этот ублюдок ее муж?»

Врач произнес что-то еще, но уже шепотом, а потом удалился.

Мы с Фионой остались одни. Я с ужасом наблюдал, как возрастают ее страдания. Провидение безжалостно демонстрировало мне ее самые сокровенные желания и мечты, сгоревшие, словно бумага и унесенные ветром.