Салат со вкусом тарелки

Некоторые шакалы просто собирали солдатскую зарплату, не отходя от кассы. Военный тогда получал по 430 рублей в месяц. Умножаем количество солдат в учебной роте на эту сумму, получаем подержанного японца у ротного через три месяца. Так не все делали, бывали и нормальные офицеры. Бывали и такие, которые ценили и своих солдат, покупая на эти деньги кроссовки для тренировок, станки для бритья, мыло нормальное, зубную пасту, что-то оставляя и солдатам; ценили и труд сержантов, оплачивая его ежемесячно по фиксированному тарифу в несколько тысяч рублей на деда.

Но бывали и такие новоделанные ротные, как у меня. Парень пришел из танкового училища на смену старому ротному и послушал дурных «советчиков». Он собрал ротную кассу, кинув деда. Этому офицеру было около 22 лет, как мне.

На следующий месяц он захотел повторить триумф с деньгами, т. к. устал ходить пешком, проживая в офицерской общаге. Я не имел претензий к нему, обычный дурачок, лично мне всего хватало: Родина меня одевала, грела, учила, кормила. До армии мне никогда стабильно не доводилось поесть ежедневно, да по три раза, чтобы и первое, и второе, и компот. Лихие девяностые. Но этого мальчика надо было научить так, чтобы все узнали.

В день зарплаты наш дед ему сказал, что это большой риск – собирать деньги в штабе полка, т. к. кэп будет негодовать за воровство у солдат. Ротный дал команду посадить «богатых» гвардейцев на центральном проходе, как на занятия по ОГП, чтобы они по одному заходили в комнату сержантов на аудиенцию с командиром роты и сдавали по 430, начиная с первого, моего взвода.

Дед наш дал другую команду: тормознуть кассу, а как, его не заботило. Перед ним отвечать за свое отделение будет каждый сержант. Я со своим взводом, пока ротный готовился обогатиться, провел инструктаж: первый, кто войдет, должен сдать без вопросов, второй спросить о цели сдачи денег, третий – повторить вопрос второго, четвертый спросить о руководящей инструкции, на основании которой офицер забирает деньги, пятый – повторить слова предшественника, шестой должен поинтересоваться, а есть ли разрешение комбата, седьмой чтобы спросил, а что, если узнает командир полка или дивизии? Эти вопросы они должны были задавать по нарастающей. В конце первого отделения взвода сидел мой человек, он должен был повторить все вопросы сразу, и он был готов это сделать.

Каждый заходивший к ротному проводил у него все больше времени, а когда мой солдат, зашедший восьмым, вышел через пять минут пребывания на аудиенции у командира, то сказал, облокотившись на дверь:

– Эй, пидоры, идите забирайте свои деньги, которых незаконно лишились!

Мальчик в погонах испугался и все вернул. Я тормознул ротную кассу, которая целиком досталась деду, и уже ротный просил у старослужащего денег на пасту, щетки, станки, кроссовки, а дед деньги давал и ездил вместе с шакалом это покупать, надзирая за качеством расходования средств. Думаю, этот случай и позволил в дальнейшем изобрести ОНФ, ведь в нашу часть заглядывал даже президент государства.

Если бы он знал, что к его приезду всех солдат уводили в лес, чтобы они чего не сболтнули, а в нарядах на первых этажах казарм вместо солдат стоят переодетые сержанты, готовые задавать шаблонные вопросы и отвечать о специфике службы тоже шаблонно, в случае необходимости. Уходили из казарм и офицеры, даже командиры. Зачем им видеть верховного? Я сам стоял в таком наряде, когда кортеж президента проехал в учебный корпус. Все это была показуха, конечно. Ездили мы на БМП-1, которые после выстрела иногда загорались, но в парке стояли две новеньких БМП-3, на всякий пожарный. У ЗИЛов, КАМАЗов и «Уралов» были покрашены колеса в черный цвет, все убрано и вымыто.

Когда мой многоуважаемый дед демобилизовался спустя год моей службы, в роте нас осталось четверо «черпаков»: я, Иван, Марк и Лука. Армия стала приятной, понятной и простой – дослужить оставшееся, подготовить новых сержантов для роты и выпустить последнюю волну наших призывников. Однако в мою жизнь вмешались воспитатели, и за оставшееся время пришлось транзитом побывать еще в пяти подразделениях.

На призывном нас обязательно фотографировали какие-то обмороки, нарядив в форму, которая сзади крепилась липучками, чтобы сразу на любую комплекцию тела (позже стало известно, что на погибших такую шьют), а потом высылали домой, продавая этот шедевр бедным родителям на память от новоиспеченного солдата. Парадокс в том, что стоили эти фотографии 600 рублей – комплект: три штуки.