Самая хитрая рыба

Наконец я засыпаю. Во сне за мной по берегу реки бежит Леля и кричит: «Верни мое, дрянная мартышка! Верни мое!» Лицо у нее белое и круглое, как циферблат.

Наутро дедушка с бабушкой не разговаривают. Пока я спала, они успели разругаться окончательно. Я переживала бы, как переживает всякий легковозбудимый ребенок, тревожный сторож семейного благополучия… Но меня волнуют другие мысли.

– Ты что-то молчалива сегодня, – с упреком бросает бабушка, хотя на днях бранила меня за болтливость.

Я молчалива, потому что у меня болит горло. В нем поселились дикие коты и рвут его когтями так, что больно глотать даже сладкий чай. Но сейчас вся семья для меня – чужая, мне некому жаловаться. Да и что значит горло по сравнению с моим талисманом! Его больше нет. Я осталась один на один со своей утратой.

Что в той гложущей тоске было от меня, десятилетнего ребенка, а что – тяжелое наваждение, прелюдия бреда? Бабушка, всегда обеспокоенная тем, чтобы я не простыла, из-за обиды на деда пропустила начало моей болезни.

Нигде мне нет места. Я бегу в лес: там холодно и пауки. Пытаюсь играть с девочками, но мне тошно от их глупого хихиканья и хвастовства. У меня к душе как будто привязана веревка, и кто-то дергает за нее, дергает без конца, словно хочет вырвать ее из моего тела.

Конец этой веревки утоплен на дне пруда.

День клонится к вечеру. Я пропустила обед, опоздала на ужин… Меня, наверное, хватились, но мне все равно. Солнце зацепилось за острые пики елей, лучи скользят по траве, прокладывают мне желто-зеленую дорогу.

Скорее, скорее! Я мчусь к пруду, забыв о боли в горле. Вчера я совершила самую большую глупость в своей жизни! Сегодня я все исправлю.

Они ведь не успели испортиться, правда? Мои мысли лихорадочно скачут. Вернуться в Москву… найти часового мастера… Деньги? Накопить на завтраках, занять, украсть, в конце концов! Их починят, они поправятся… Горло перестанет болеть, и циферблат… то есть лоб… лоб стиснут золотым обручем… Его снимут, и все будет хорошо.

У Лагранских хлопает створка окна. Дядя Женя вернулся, его машина стоит перед воротами; он в кухне, наверное, готовит ужин, а может, сидит перед бутылкой водки… Мне все равно. Золотой магнит тянет меня к себе. В ушах звучит голос сирены, поющей со дна черного пруда. «Забери меня отсюда, верни меня! Разве ты сможешь обойтись без своего талисмана? Я буду с тобой долго-долго, ты спрячешь меня у сердца, никто не узнает нашей тайны».

Почему поссорились бабушка с дедушкой? Потому что я выкинула часы. Пока они отсчитывали наше время, все шло хорошо.

Стоит мне увидеть воду и склонившиеся над ней ветви, я чувствую небывалый прилив сил. Вся моя слабость исчезает. Я – птица, готовая взлететь! Скорее, скорее!

Земля пружинит под подошвами, высокая трава щекочет ноги. Я на бегу сбрасываю обувь. И, не останавливаясь ни на секунду, прямо в сарафане ныряю вниз головой с берега.

Как много рыбок… Я и не знала, что их водится столько в моем пруду! Прочь, прочь! Водоросли тянутся ко мне, вода кажется ледяной, но так даже лучше… легче…

Да зачем же здесь столько рыб!

Я машу руками, разгоняя мелкое серебристое дрожание. Обитатели пруда стремительно скользят мимо. Зеленая бахрома незаметно обвивается вокруг моих щиколоток, я наклоняюсь, чтобы отцепить этих скользких гусениц… А когда поднимаю глаза, передо мной стоит голая Леля.

Ее глаза слепы. Ее волосы покачиваются, словно седые водоросли. Босыми ногами Леля цепко держится за гантели дяди Жени, утопленные в иле. Веревка оплела ее маленькие белые ступни, проползла через уродливые железные снаряды и скрылась среди стеблей.

Там, внизу, какое-то копошение… Мелкие существа вновь стягиваются к нам.

Чего они хотят от нас?

ЛЕЛЯ, ЗАЧЕМ ОНИ ЗДЕСЬ?

Леля открывает глаза, похожие на переваренный яичный белок. Улыбается мне синими губами.

Я кричу, давно уже кричу, я машу руками, отбиваюсь от водорослей и рыб, а плотная вода подталкивает меня к Леле, – она вот-вот ухватит меня бумажными пальцами, нежно прижмет к себе, и тогда мы вдвоем останемся здесь, будем стоять в обнимку, покачиваясь, – две мертвых девочки, хозяйки остановившихся часов. Нас засыплет листьями. Мы вмерзнем в лед. Нас никогда не найдут.

Вверх, к свету! Я барахтаюсь, и меня наконец выбрасывает из тухлой зеленой мути на свет. Из меня толчками льется вода; кашель раздирает горло. Ползком, подвывая от ужаса, я карабкаюсь на берег, цепляюсь за траву, загребаю землю; я бы вцепилась в нее зубами, лишь бы не сползти обратно.

Часы за спиной хищно щелкают стрелками: все громче, громче, громче! Леля идет за мной, подбрасывая их в руке. Несколько страшных мгновений я близка к сумасшествию, пока не осознаю, что это я стучу зубами. Кто прерывисто дышит возле меня, икает, хрипло посвистывает через дыру в горле? Это не я. Со мной не могло такого случиться!

Воздух густой и плотный.

Идти сквозь него так тяжело.

С меня течет вода. Много, много воды…

Мой дом все дальше и дальше, он отъезжает, когда я делаю очередной шаг, как поезд по рельсам… Должно быть, в Арефьево проложили железную дорогу… Почему мне никто не сказал?