Самая хитрая рыба

– Нет, к сожалению. Мы с напарником искали его по просьбе сестры.

Бабкин в очередной раз внутренне поморщился, выдав это объяснение. Оно казалось правдоподобным лишь на первый взгляд, но один звонок Белоусовой-младшей – и их выдумка будет разоблачена.

Однако следователь ограничился короткой и довольно неформальной беседой. «Частные детективы, розыск пропавшего…» Следователь был молодой, присланный из другого города, и давнее ограбление инкассаторов, войны между группировками, исчезновение троих молодых ребят ему ни о чем не говорили. «Мы не выгораживаем Мансурова, – предупредил Илюшин до встречи с ним. – Но мы не обязаны делиться собственными умозаключениями. Только факты». Бабкин с чистой совестью поведал о фактах, которые они с Макаром узнали за последние несколько дней, а на вопрос, отчего два частных сыщика решили искать Белоусова именно на берегу озера, пробормотал: «Чисто интуитивно». Это в принципе даже не было ложью. Впрочем, следователь первый раз за все время разговора посмотрел на него с большим вниманием, сказал: «Ну-ну, интуитивно…», – и совершенно отчетливо был различим в его голосе скепсис. Однако на том все и закончилось.

6

Сергей отдал на проходной временный пропуск и вышел на крыльцо. Невдалеке на скамейке под липами дожидался Илюшин.

– Здесь за углом есть пиццерия, – сказал он. – Пойдем, перекусим.

В кафе за уличным столиком, покрытым липкой клеенкой, Макар заказал пиццу, а Бабкин – два борща. Пока они ждали, к ним присоединился третий участник трапезы – одноухий рыжий кот. Сергей без всякого удивления смотрел, как Илюшин придвигает стул и кот запрыгивает на сиденье: по необъяснимой причине кошки выделяли Макара из прочих двуногих.

Когда официантка поставила перед Сергеем две тарелки супа, Илюшин бесцеремонно вытащил из одной кусок мяса и сунул гостю под нос.

– Ты ему еще салфетку повяжи, – мрачно посоветовал Бабкин, наблюдая, как кот с урчанием вгрызается в вареную говядину. – У меня с утра крошки во рту не было. Лучше бы ты меня пожалел.

– Ты весишь сто двадцать кэгэ. А это несчастное животное – в лучшем случае три.

Несчастное животное зыркнуло на Бабкина с нескрываемой антипатией.

– К тому же ты здоровый мужик, – продолжал Макар, объедая корочку у пиццы, – а у этого бродяги, без сомнения, гельминты, блохи, стригущий лишай, чесотка и ушной клещ.

Сергей поперхнулся борщом.

– Хотя допускаю, что лишай не стригущий, а мокнущий, – великодушно добавил Илюшин.

«Он просто читал энциклопедию кошачьих болезней», – сказал себе Бабкин. Скосил на кота глаз и приободрился, не заметив ни лишая, ни ушного клеща.

– Давай вернемся к Максиму Белоусову. – Илюшин придвинул салфетки. – Похоронить его на берегу озера могли только три человека: Пронин, Мансуров или Дидовец. Первый уверен, что Максим жив.

– Или убедил нас, что верит.

– Возможно. Но если он не врет, остаются двое. Насчет Дидовца у меня большие сомнения. Ты обратил внимание на положение тела?

– Ногами к озеру, головой от него, – нехотя сказал Бабкин.

– И на холме с небольшим уклоном. Если так ляжет живой человек, он будет смотреть на воду. Кто-то позаботился о том, чтобы после смерти перед Белоусовым, как бы странно это ни звучало, открывался хороший вид.

– Лучше бы он позаботился о том, чтобы похоронить друга по-человечески, – не удержался Сергей, – а не зарыть как собаку!

Макар покачал головой:

– Ты заблуждаешься. Его вовсе не зарывали как собаку. Тот, кто это сделал, положил Максима в его любимом месте, на высоком берегу, где они сидели вечерами, курили и строили планы на будущее. Он был ему хорошим другом.

Кот спрыгнул и ушел. Кафе обезлюдело, куда-то исчезла даже официантка, и только трамвай в конце улицы мелькнул, звякнул и пропал, забрав последних прохожих.

Сергей подумал, что опустевший Щедровск ему по душе. Остаток теплого дня затихал, как кот, сворачивающийся на долгий сон. Эта длинная улочка с крапивой вдоль заборов, с ямами, запломбированными щебенкой, с двухэтажными домами и рассохшимися двойными рамами, между которыми на вате сидит вечный резиновый ежик с облупившимся носом, – эта улочка напоминала ему город его детства. Не настоящий – условный, сотканный из воспоминаний.

Они с мамой в декабре возвращаются из музыкального кружка, пальцы мерзнут в отсыревших варежках, ровный вал снега распадается на клавиши: светло-желтые – где из окон первого этажа тянутся длинные полосы света, темно-синие – где лежит глубокая тень.

Бабушка ведет его в школу, воздух чист и прозрачен, по опавшей листве им наперерез бежит кошка и взлетает на подоконник. Сергей забудет весь второй класс, целый год начисто сотрется из его памяти, как дурной сон, но останется белый зверек с пыльными лапками, который поглядел на него разноцветными глазами: зеленым и синим, точно стеклышки, выброшенные морем.