Убедителен вывод, к которому приходит в романе этот человек, повторивший в своем духовном развитии путь Ильи Мечникова или профессора Тимирязева:
«Мечусь и терзаюсь в раздумьях и, как ни прикидываю, вижу одну лишь силу, способную взять на себя эту титаническую работу, — партию эсдеков-большевиков. Есть у нее для этого и ум, и отвага, и смелость, и корни ее уходят глубоко в народ, и потому за ней будущее».
Вывод этот подтвержден не только действием романа, но и всем последующим развитием жизни, и в нем — глубокая современность книги, посвященной, казалось бы, столь далеким предреволюционным временам, поре 1916 — 1917 годов. Современность «Сибири» Г. Маркова прежде всего — в авторском подходе к объекту своего изображения, в масштабности и глубине писательской мысли о судьбах этого легендарного края и его трудящихся людей в канун Великого Октября.
Тема Сибири в нашей литературе огромна и значительна. Значение ее особенно возрастает в наши дни, когда взоры мира буквально прикованы к этой, как сказано в романе, кладовой гигантских размеров, поражающей колоссальным запасом природных богатств.
И вот пришел срок их освоения.
Сибирь, утверждает своим романом Георгий Марков, ее просторы и масштабы, ее прошлое, настоящее и будущее заключают в себе такие возможности и человеческие деяния, такие уникальные человеческие характеры и могучие человеческие страсти, что литература при всем том, что уже ею сделано, может считать себя в огромном долгу перед этой землей.
Его собственный роман, на взгляд писателя, лишь одна из первых сегодняшних попыток нашей литературы вернуть народу этот долг. В романе содержится масштабная и глубоко современная постановка темы Сибири на историческом материале. Исчерпывающее же решение столь грандиозной и многообразной темы, громадного исторического вопроса о судьбах Сибири в ее прошлом, настоящем и будущем сподручно лишь литературе в целом, в поступательном развитии ее.
Следует отдать должное Г. Маркову: в предложенном им художественном решении поставленных проблем он счастливо избежал многих опасностей, которые подстерегают художника на этом пути. Речь идет прежде всего о ложно понимаемой романтизации Сибири, когда на первый план выходит тема русского Клондайка, оборачивающаяся живописанием не столько социальных, сколько биологических страстей и «нутряных» характеров, поставленных в исключительные, будто бы чисто «сибирские» обстоятельства. Печать такого рода «романтики» и «нутряного» биологизма, без должных оснований приписываемого русскому сибирскому мужику, лежит на некоторых романах, посвященных Сибири, затемняя и затеняя социальную суть исследуемых характеров и обстоятельств.
Георгий Марков — глубокий знаток и пристальный исследователь веками складывавшегося колоритнейшего уклада сибирской народной жизни. При этом он умеет передать не только исторически обусловленное своеобразие этой и в самом деле совершенно особенной и неповторимой жизни, но и глубочайшие социальные контрасты и противоречия ее.
Страницы, рисующие жизнь и быт старой сибирской деревни, ее людей, могучие кержацкие характеры, которые выкованы на этой суровой земле веками бесстрашного и неизбывного труда, — лучшие в книге. Писатель знает эту жизнь, ее труд и быт биографически. «Когда меня спрашивают, в какой школе я получил художественное воспитание, я отвечаю, что начальной школой жизни и искусства были для меня среда охотников, промысловый труд, таежный костер и охотничий стан», — говорит он.
Глубоко народная школа жизни писателя определила в истоках своих и своеобразие замысла романа «Сибирь». Замысел этот неоднозначен. Он высекался, мне представляется, на пересечении биографического опыта художника и тех наисовременнейших токов и потребностей жизни, которые определяют сегодня будущее Сибири. Наивно было бы ограничивать авторский замысел лишь утверждением природных богатств и возможностей этой и в самом деле сказочно богатой земли.
Тема природы, ее богатств, ее значения для человека и человечества звучит в романе исключительно современно. Богатейшая сибирская природа в представлении писателя фактор не только экономический, обуславливающий могущество страны, но и нравственный, очеловечивающий людские души. Хозяйское, рачительное отношение к природе, столь характерное в романе для охотника Степана Лукьянова или поселенца Федота Федотовича, с одной стороны, для профессора Лихачева и его племянника, ссыльного большевика Ивана Акимова — с другой, осмысляется автором как естественное проявление трудовой нравственности, неотъемлемой от души народной. Оно самым решительным образом противостоит тому хищничеству по отношению к природе и человеку, которое свойственно миру собственничества, представленному в романе в первую очередь семейством Епифана Криворукова, беззастенчиво рвущимся к богатству, даже если это богатство добыто на костях людей.