Самая темная ночь

– Разумеется нет. Но я, по крайней мере, добился от него согласия оставить наших мальчиков на ферме. Если бы я нагрубил ему, это нам ничего не дало бы.

– Возможно, ты прав. Только не надо было делать такое… такое радостное лицо.

– Ничего радостного в том, что произошло сегодня, не было. Начиная с того, что он заставил Нину зашить порез тому мальчишке.

– Думаешь, теперь он оставит нас в покое?

– Будем молиться о том, чтобы оставил.

* * *

Той же ночью, уже лежа в постели, Нина спросила:

– Цвергер приезжал сюда из-за тех людей, которым ты помог, да?

В комнате было невыносимо холодно, нагретые кирпичи в изножье кровати давно остыли, и только поэтому, как убеждала себя девушка, они с Нико сейчас лежали так близко друг друг – она почти что уткнулась лицом ему в грудь, а его рука покоилась у нее на спине.

– Нет. Если бы у него было хоть малейшее подозрение на мой счет, он привел бы сюда взвод солдат, и они бы от фермы камня на камне не оставили. Я правда думаю, что ему просто было любопытно со мной повидаться, посмотреть, каким я стал, и главное – показать мне, каким стал он.

– Правда? И всё?

– Да. Но так или иначе, он служит в СД, а это сборище отъявленных мерзавцев. И самый главный негодяй там – Даннекер, который ими командует. Если Цвергер заявится снова, когда меня не будет дома, и особенно если он приведет с собой других нацистов из СД, тебе обязательно нужно спрятаться. Едва их увидишь – беги на чердак, не раздумывая. Я оставлю лестницу под кроватью, чтобы ты смогла забраться наверх без посторонней помощи. Пообещай мне, что так и сделаешь.

– Обещаю.

– Нам уже спать пора, но я никак не могу успокоиться после встречи с Цвергером, – признался Нико. – Давно не вспоминал о временах учебы в семинарии.

– Почему тебя решили туда отправить? – спросила Нина. – Или ты сам выбрал свой путь?

– Если честно, тогда я был слишком мал, чтобы понимать, чего на самом деле хочу. Я хорошо учился в школе, и отец Бернарди настоял на том, чтобы я не бросал учебу. А потом… Потом все случилось само собой. Он спросил моих родителей, не возражают ли они против того, чтобы их сын стал священником, и справится ли семья на ферме без меня, если я уеду учиться в семинарию. И конечно, мать с отцом согласились меня отпустить. Для них это была величайшая честь.

– А твоего мнения разве никто не спросил?

– Спросили, но в подробности не вдавались. По крайней мере, насколько я помню. Еще я помню, в какой бешеный восторг пришел от того, что смогу уехать с фермы, прочь от привычной жизни, которая казалась мне бесконечной каторгой.

– И долго тебе пришлось учиться?

– Сначала я жил в интернате в Асоло, а когда закончил последний класс в восемнадцать лет, поступил в семинарию в Падуе. Домой вернулся, когда мне было двадцать три.

– Значит, теперь тебе всего двадцать шесть? Я думала, ты старше.

– Надеюсь, это комплимент?

– Глупо, конечно, но да.

– Мне оставалось учиться еще год до посвящения в сан, но сомнения у меня возникли задолго до того, как мне пришлось уехать.

– Ты с кем-нибудь говорил об этом?

– Только с отцом Бернарди. Он способствовал моему поступлению в семинарию, и он же оказался первым человеком, который понял, почему я рад был отказаться от этого пути.

Они лежали какое-то время молча, затем рука Нико крепче сжалась на ее плече:

– У меня есть и другие новости. Обнародован новый указ.

– Какой?

– Все евреи подлежат аресту и отправке в лагеря, а вся их собственность должна быть конфискована.

– Когда об этом было объявлено? – спросила Нина, чувствуя, как по позвоночнику прокатывается ледяная волна.

– На следующий день после первого визита Цвергера. Первого декабря. Ты тогда на эту тему не заговаривала, и я подумал, что ты, наверное, не слышала. Решил промолчать, потому что не хотел тебя расстраивать.

– Мы несколько вечеров не слушали радио – тут отключали электричество. Аресты уже начались?

– Да. На всей территории страны, подконтрольной немцам.

– И в Венеции?

– Не знаю. Пытаюсь навести справки, но приходится быть осторожным – если не те люди узнают, что я задаю такие вопросы, мы все окажемся под ударом. Сама понимаешь.

– Понимаю. Я понимаю и стараюсь тебя не беспокоить, но иногда становится так тяжело от страха и тревог…

– Если появятся новости, я их все равно услышу рано или поздно. И обязательно тебе расскажу.

– Даже если это разобьет мне сердце? – прошептала она, чувствуя, как на глаза наворачиваются горячие непрошеные слезы.

– Даже если так, Нина. Даже если так.

Глава 14

22 декабря 1943 года

Она не удивилась, когда Нико разбудил ее посреди ночи. Открыла глаза в ту самую секунду, когда он коснулся ее плеча, – и сна как не бывало. Она оделась так быстро, что даже слегка запыхалась, когда входила на кухню.