Самайнтаун

– Ага, как же. – Джек заложил руки за спину и сделал к Винсенту Беллу шаг. – Позволь тогда задать всего один вопрос, Винсент… Почему твоя душа в цветах?

Горло Винсента тревожно дернулось. Лоб вмиг стал глянцевым от пота.

Проклятые клематисы! В них оказывалось все, до чего Ламмас когда‐либо дотрагивался. Внутренний шкаф Винсента, внутрь которого Джек забрался сразу же, как вошел в гостиную, – даже до того, как Винсент проглотил отпитый чай и округлил глаза при виде него, – превратился в дивный сад. Тугие зеленые стебли с аметистовыми цветками оплели его душу настолько крепко, что ее уже было не разглядеть. Джек не мог притронуться, не мог услышать мысли, не мог увидеть прошлое и узнать мотивы. Нечто подобное он чувствовал, когда пытался заглянуть в Ламмаса – в них обоих звенела пустота, хоть и разного происхождения. Один будто не имел души вовсе, а второй отрекся от нее, принес в дар лету, став тем самым неприкосновенным для осени. У Джека больше не было над Винсентом власти.

Впрочем, кажется, ее не было уже нигде.

– Это мое личное дело, что делать со своей душой! – язвительно заметил тот. – Ни Призрачный базар, ни День города отменены не будут. Точка. Уходи.

– Что конкретно Ламмас пообещал тебе? – продолжил упрямо спрашивать Джек. – Он пообещал сына твоего вернуть, не так ли? – Кадык Винсента дернулся еще раз. – Для этого ты ходил все прошлые месяцы в Лавандовый Дом? – И еще. – Как именно ты вышел на Ламмаса и пригласил его в город? Кто‐то еще в Самайнтауне помогает ему? Что ты знаешь? Кто он такой? Что ему нужно здесь?

– Джек, – раздалось за спиной. – Тебе и правда лучше уйти.

Ральф. Ну конечно. Почувствовав запах сигаретного дыма и горького «Ихора», а затем и примесь цветочной пыльцы вместе с ними, Джек только хмыкнул. И снова никакого удивления – это было предсказуемо.

– Все‐таки и ты тоже, – вздохнул он только, обернувшись к нему, привалившемуся спиной к дверному косяку сразу же, как прислуга его впустила. Ральф передвигался удивительно тихо для медведя, когда сам того хотел.

– Я просто не хочу, чтобы вы тут, парни, подрались, – ответил он небрежно, скрещивая руки поверх кобуры с торчащим из-за пояса «глоком». Джек не понял, был ли этот жест угрозой или же Ральф держался за пистолет по привычке, но на всякий случай тоже поворошил Барбару ногой, будя. – Да и выглядишь ты паршиво. Думается мне, даже безголовым иногда нужен отдых. Вот и отдохни пойди. За Самайнтауном присмотрят, не волнуйся.

В чем – в чем, а в одном Ральф был прав: Джеку казалось, что он разваливается на части, причем не только там, где шея соединялась с тыквой, но и во всех других местах тоже. Сражения и ярость выжали из него все соки, оставив лишь болезненное чувство слабости, как после перенесенного на ногах гриппа. Барбара была точно такой же, ибо она всегда разделяла с ним все – от мыслей до эмоций. Так что едва ли ей было сейчас под силу собраться во что‐то тяжелее трости. В таком состоянии Джек бы и Винсенту не смог преподать заслуженный урок, не то что одолеть Ральфа.

Весь город разделился для Джека на две части, подобно Светлой и Темной, – одной половине людей доверять он больше не мог, а другую по-прежнему должен был защищать, поэтому не имел права втягивать во все это. Колеблясь, к какой же части отнести Ральфа, Джек одним тыквенным глазком заглянул в его шкаф – точнее сказать, берлогу – и обнаружил, что медведь там спит на обычной подстилке, а не на цветах. Могло ли это гарантировать, что он не на стороне Ламмаса, как Винсент? Вряд ли. Ральф ленивый, но не тупой – он мог выторговать с ним сделку и на своих условиях, без всяких там оков.

Вид с крыльца особняка на новенький автомобиль, на котором тот приехал, подтвердил эту догадку.

– У тебя новая машина, Ральф?

– Ага. Давно пора было ту побитую развалюху сменить.

– Выглядит дорогой…

«Уж точно дороже, чем может позволить себе шериф даже на те взятки, что я когда‐либо перечислял ему из фонда», – мрачно подумал Джек. Ральф только ухмыльнулся и пожал плечами.

«Тот, кто может заставить цвести что угодно…»

Джек вздохнул, оглянулся еще раз на коридор, в конце которого за добротной дверью спала Доротея, и вышел на улицу, куда его все‐таки выпроводили. Листья захрустели под подошвой. Шаг замедлился, когда к хрусту этому присоединился скрип прогнивших от сырой осени половиц крыльца. Винсент зачем‐то нагнал его, ветер трепал его тонкую белую рубашку на груди и волосы, в которых прибавились новые седые пряди.

– Всего несколько горожан… – пробормотал он Джеку вслед. – Несколько горожан, на которых он укажет пальцем, в обмен на сына… Разве это так много?

– Нет, Винсент, – ответил Джек, застигнутый врасплох его признанием и сочувствием, которое вдруг испытал от этого. – Это немного. Даже наоборот… Этого слишком мало, чтобы воскресить мертвого, потому что воскресить мертвых невозможно.

* * *

В Крепости царил не меньший кавардак, чем в центре Самайнтауна, а все потому, что Францу было скучно.