Самайнтаун

– Может быть, в «Правду и ложь» сыграем? Ну, как на Рождество, когда мы развели Джека и выяснили, что у него…

– Нет.

– А в покер? Я тут научился парочке приемчиков…

– Нет.

– А может, тогда…

– Нет.

– Да блин! Вы хоть дослушайте!

Вместо веселья Титания предпочла обрастать хищными цветами и плодами терна, засев на своей тахте под окнами, и чай в кружке, должно быть, уже оледенел – она держала его в руке с час, но не сделала ни одного глотка, увлеченная своей книгой в зеленом переплете. Лора тоже не отличалась разговорчивостью даже по своим привычным меркам, будто тогда в «Жажде» она побывала не на репетиции, а на приеме у психолога. Исчезли замечания, колючие, как те бритвы, что Франц, присвистывая, раскладывал на полочках в шкафу, только‐только купленные у очередного торгаша проклятиями. Презрительные взгляды из-под вылезшей из заколок челки, раздраженный хруст леденца или щелканье жвачки, попытки укатиться поскорее в свою спальню, едва кто‐то присаживался рядом ненадолго, – все это тоже куда‐то подевалось. Тушь под нижними ресницами размазалась, будто Лора забыла обновить вчерашний макияж, прежде чем спуститься. Она сидела в той же растрепанной одежде, которую носила два дня назад, и что‐то там перебирала у себя в карманах пальцами, делая вид, что смотрит телевизор. Франц не решился сказать ей, что кассету в видеомагнитофоне зажевало, и одна и та же сцена крутится уже пятый раз подряд.

Час назад Джек, которого никто не видел со вчерашнего дня, позвонил им на домашний и попросил, чтобы все они собрались в гостиной к его приходу. Неумение терпеливо ждать вкупе со встревоженным голосом Джека действовало Францу на нервы, как и вкус крови на языке, которую тот велел ему допить к началу Призрачного базара. Похоже, насладиться прогулкой меж надгробий и разномастных шатров не выйдет – они снова будут решать проблемы.

Надеясь справиться если не с ними, то с этой гнетущей атмосферой, от которой хотелось спрятаться под стол, Франц принес с чердака какие‐то безделушки, которые откопал еще во время первых попыток себя убить, и принялся доставать то Лору, то Титанию по очереди. Хотя Лору, впрочем, все же чаще – это было безопаснее. Да и выглядела она сквернее, явно нуждаясь в ком‐то, кто будет вести себя как придурок и как следует ее встряхнет. К счастью, Франц идеально подходил на эту роль. Он знал, что бесит, и потому научился бесить профессионально, даже мастерски. Нет, Лора не должна быть такой понурой! Она должна быть злой, огрызаться на него, колотить руками и закатывать глаза. Когда Лора не Лора, и Франц будто какой‐то не Франц.

– Поздравляю, в этом месяце ты подхватишь гонорею, – сообщила она, когда Франц‐таки уговорил ее во что‐нибудь сыграть, и та наобум выудила из его мешка мятую колоду Таро. На бархатных черных рубашках расходились лучи истертой позолоты, а с лицевой стороны на них смотрели будто бы призрачные, эфемерные силуэты – краска на них тоже почти выцвела. Ключевые символы – кубки, пентакли, мечи и жезлы – были едва различимы.

Франц перегнулся к Лоре через обеденный стол, который они завалили старьем из мешка, и пристально посмотрел на карты, которые она разложила перед ним, как умелая мамбо.

– А? Какая еще гонорея? Я, конечно, не таролог, но и не слепой. Это же Императрица! Вон, смотри, баба в платке и короне нарисована…

– Так и есть. Императрица означает гонорею, – кивнула Лора серьезно, пряча карты обратно в колоду, прежде чем умело ее перетасовать. Франц даже обомлел, завороженный тем, как ловко двигаются ее пальцы. Учитывая, что о своих прошлых работах и жизни Лора особо не распространялось, это… навевало определенные мысли.

– Да ты все на ходу выдумываешь!

– Ничего не знаю, карты так говорят. Ты же сам просил меня, чтобы я тебе погадала, ну и вот. Смирись, судьбу не обманешь.

Франц усмехнулся, испытывая странное удовлетворение от того, что обжигающее равнодушие Лоры, граничащее с апатией, наконец‐то распоролось об острие их давней вражды. Все вернулось к их «естественной динамике», как это называла Душица. Лора, кажется, даже заинтересовалась картами всерьез, принялась перебирать их и ворчать, насколько безвкусно они сделаны и на какой дешевой бумаге напечатаны. Тогда Франц решил закрепить результат – резко выхватил колоду у нее из рук, чтобы подразнить.

– Ауч! – воскликнул он, содрогнувшись, когда получил ударом локтя в пах. Карты посыпались у него из рук и разлетелись по воздуху, как листья. – Я просто посмотреть хотел! Почему ты так меня ненавидишь?

– Не льсти себе, – ответила Лора, собирая карты, приземлившиеся ей на колени и на подножку кресла. – Я ненавижу всех одинаково.