Самайнтаун

За оградой мостовой, где дальше начиналась территория Титании и где Францу следовало повернуть назад, разгорелась суматоха, несвойственная Немой реке, всегда оправдывающей свое название мерным течением и спокойствием обитателей на ее дне. Остроносые лодки, забитые туристами, встали в очередь и едва не столкнулись из-за женщины, шагающей им наперерез с другого берега прямо по воздуху. «Парила» и впрямь было лучшим словом, чтобы это описать. Даже шелки не были способны на такое: каблуки ее сапожек не касались водной глади и не оставляли после себя круги. Женщина шла по Немой реке легко и ровно, как по поверхности длинного зеркала, и только красный летящий подол юбки, слегка намокнув, тянулся сзади, словно тропа из крови.

Как это возможно?

– Не делай так больше, пожалуйста, – сказал ей рыжеволосый мужчина, встретив ту на берегу и учтиво подав руку, чтобы она могла на него сойти, перепрыгнув через ограждение.

– Извини, на пешеходном мосту было не протолкнуться. Я решила, что так безопаснее, ты ведь сам говорил избегать столпотворений… Ой, смотри! И там тоже эти дивные светлячки в стеклянном коробе!

– Это называется фонарь, Кармилла.

Кармилла. Конечно, Франц узнал ее задолго до того, как мужчина позвал ее по имени, но именно в тот момент он наконец‐то это осознал. Она и вправду здесь, пришла на Призрачный базар. Значит, и то ее появление в машине было никаким не сном…

И тогда, и сейчас – это кошмар, что происходит наяву.

Впрочем, выглядел он прекрасно: «кошмар» Франца кутался в плотную накидку с капюшоном из кроличьего меха, похожую на королевский плащ; несколько шпилек на затылке едва сдерживали натиск пышных золотых колосьев – локоны грозились вот-вот рассыпаться, забранные небрежно, но элегантно. Все черты Кармиллы противоречили друг другу: невинное и безмятежное выражение лица – острым клыкам, выступающим за бордовыми губами; расшитый старинный наряд – бумажному стаканчику в руке; звонкий мягкий голос – темно-красным глазам. Однако и тогда, и сейчас эти глаза смотрели одинаково – взгляд хищника, что не спрячешь за изнеженным фасадом, улыбкой и игривостью, с которой Кармилла, привстав на носочки, потянулась к болотному огню на верхушке фонаря. Рыжеволосый мужчина, стоящий рядом, любезно придерживал ее под локоть.

– Херн, помоги мне… Что? Да. Подожди, я еще…

Фонарь мигнул, и несколько человек – кажется, те самые трупы в костюмах – вдруг загородили Францу весь обзор. Кто‐то пихнул его в плечо, едва не сбив, и он, неприлично выругавшись, быстро понял, что к чему – стоило ему отвлечься, как Кармилла и ее сопровождающий исчезли.

Нет, не в этот раз!

Франц встрепенулся, забросил ведьмин камень обратно в куртку и, расталкивая прохожих, помчался к фонарю, а оттуда – по тротуару между крытыми столами с разложенной на них буддистской атрибутикой и книгами по шаманизму. Затем чуть дальше, за поворот, к кирпично-красному дому с аптечной вывеской, за которым мелькнул золотой каскад. Прическа Кармиллы все‐таки рассыпалась.

Франц летел по ее следу, а не бежал. У нее не было ни малейшего шанса снова скрыться – мышцы его отзывались моментально, а тело, разогретое донорской кровью, двигалось послушно. Даже кости не ломило и не выкручивало от жажды. Привыкший превозмогать боль, жажду и нежелание жить вовсе, сейчас Франц был просто‐таки в отличной форме! Он буквально перепрыгнул через адскую гончую с пылающим хвостом, свернувшуюся клубочком возле прилавки хозяина-инкуба, и, даже не задев стоящие там горшки с прахами усопших, пересек автомобильный перекресток. Сердце его не билось, но где‐то в висках все равно пульсировало. Это был тот самый миг, за которым Франц, как за смертью, гнался все пятьдесят лет своего никчемного вампирского существования. Он просто не имеет права его – ее – упустить.

Ради себя. Ради Ханны, Берти, Фрэнсис, Хелен, мамы. Ради их отца.

Он так хочет вернуться к ним.

«Почти, почти, почти!».

Едва Францу начинало казаться, что его и Кармиллу разделяет не больше нескольких шагов, едва он предпринимал попытку эти шаги сократить и схватиться за подол ее плаща, как она вновь растворялась за чужими спинами, яркими шатрами и деревянными опорами. Франц будто бы ловил привидение, пальцы проваливались сквозь тень Кармиллы, так ни разу и не тронув ее саму, слишком шуструю и проворную в чересчур плотной толпе. Франц спотыкался, в отчаянии давил оранжевые тыквы, хлюпая воском под ногами, нечаянно туша и желтые, и голубые свечи. Его рычание, удушливый жасминовый парфюм, который он ловил носом, цокот каблуков – все тонуло в джазе и грохоте хлопушек. В бликах от болотных огней, вымостивших дороги, в сверкании серебристо-белого фейерверка, чествующего духов, красная юбка Кармиллы казалось костром, на котором Франц сгорал заживо. Это была даже не погоня. Это были догонялки.

Францу, однако, повезло, что догонялки – любимая игра его сестер. Никто не выигрывал в нее чаще, чем он и Ханна.

– Поймал!