Самайнтаун

В какой‐то момент Лорелея даже поверила, что все обойдется. Туристы и горожане опустошали свои стаканы глоток за глотком – кто‐то даже залпом, чокаясь, – и ничего страшного с ними не происходило. Ряды слушателей пружинили, пританцовывали, а какие‐то школьницы визжали от восторга, фотографируя Душицу со всех сторон. Она всегда пела с закрытыми глазами, стоя неподвижно, и тем напоминала древнее божество – только они могли выглядеть так величественно и отстраненно, когда на них устремлялись тысячи глаз. Ее голос ткал осеннюю песнь, а удары Лоры по барабанам ее взрывали. Она снова начала играть невпопад, промахиваясь мимо тарелок, когда заметила, что люди на площади вдруг перестали смотреть на сцену и стали смотреть друг на друга, странно вздрагивая и куда‐то нагибаясь.

А затем отовсюду стало доноситься все громче и громче, сквозь музыку и поверх нее, пока все не стихло, кроме этих пронзительных визгов:

– Дорогая, что с тобой?..

– На помощь! Человеку плохо!

– Мне… Мне тоже нехорошо…

– Нет, нет, нет! Пусть это прекратится!

«Что будет с людьми, проглотившими семена? – спросила Лора тогда у Ламмаса в кафе. – Они ведь не умрут от этого, правда?».

«Не умрут, – ответил он. – Они просто познают истинное лето».

Лора опустила палочки, глядя на Ламмаса, стоящего в толпе почти у самой сцены. Он держал на весу бумажный стаканчик пунша в руке и, покачивая им, улыбался, пока всех вокруг рвало кровью и цветами.

Акт 2

Две недели до Великой Жатвы

8

Цветочное воскресенье

Морская ведьма дала нам вот этот нож; видишь, какой острый? Прежде чем взойдет солнце, ты должна вонзить его в сердце принца, и пускай теплая кровь его брызнет тебе на ноги [21].

Ханс Христиан Андерсен «Русалочка»

В историю Самайнтауна и все желтые газеты инцидент на Призрачном базаре вошел под названием «Цветочное воскресенье

», а болезнь, захватившая их первые полосы и самих жителей, получила название «клематисовая лихорадка».

Ах да, еще Винсент Белл тоже был мертв.

Это выяснилось часом спустя, когда паника на базаре поутихла, опрокинутые костровые чаши потухли, а пелена фиалкового дыма, вьющегося по верхушкам многоуровневого фонтана, рассеялась достаточно, чтобы проступили очертания развешенных на нем частей тел. Тогда переполох начался по новой – не всех к тому моменту успели эвакуировать с площади, и Джека, маленького, худощавого и невзрачного без тыквы на плечах, чуть не задавили. С его вельветовых штанов сыпались засохшая грязь и могильная земля, по которой он здорово проехался на Старом кладбище, когда упал, а одна подтяжка лопнула и болталась на уровне колен. Джек стоял возле фонтана так долго, что его ботинки успело припорошить листьями, багряными от крови – та все еще капала с центрального шпиля, на который была нанизана оторванная голова Винсента, наполнявшая отключенную чашу вместо воды. Главный фонтан Самайнтауна превратился в жертвенный алтарь.

Все четыре башенки по его периметру цвели, засаженные клематисами. С правой свисала правая же нога, обрубленная по колено, с левой – левая. Зато отсутствовали руки. Туловище, привязанное зелеными петлями к пику между ними, напоминало огрызок, который прожевали и выбросили, потому что тот не пролез в горло. Оказывается, у Винсента было несколько кубиков пресса, почти не поплывших, несмотря на возраст, а на выпирающих ребрах шла какая‐то змеиная татуировка. Там, где в синюшной плоти не зияли дыры и не торчали вывернутые кости, кожа выглядела удивительно чистой и опрятной, будто кто‐то ее омыл. Джек все смотрел и не мог понять, по какому принципу рассредоточили его останки: лодыжки там, суставы здесь… Казалось, его просто бездумно порезали и превратили в кашу. Даже никакой одежды не оставили – только перстни на отрезанной ладони с пальцами, подвязанной к голове бечевкой, из-за чего казалось, будто труп зевает или чешет щеку. Глаза Винсента, таращившиеся с центральной чаши, выглядели испуганными, на выкате и с покрасневшими белками. Кажется, смерть застала его врасплох, как, впрочем, и Джека. Он, конечно, не верил в честность Ламмаса, но это было слишком даже для него. Принести в жертву того, кто его же в город и пригласил, кто помогал во всем и слушался? Откуда такая непомерная жестокость? Или Джек что‐то упускает? Где он промахнулся на этот раз?