Автобусные остановки, которые она же помогала расставлять и проектировать, ломились от тех, кто в спешке рвался покинуть город.
– Ты цела? Цела? Пресвятая Осень… Как хорошо, что ты цела, – прошептала Наташа пепельными губами, лежа на носилках под навесом.
Покупая в канцелярском магазине чистые листы, Лора всегда выбирала самые белые, хоть они и стоили в полтора раза дороже желтых. Вот таким же белым было лицо Наташи. Лепестки налипли ей на рот и щеки, муж бесконечно стряхивал их, но они вылазили опять, из горла. Руки ее, натренированные перетаскиванием тыкв и ящиков с ними, сейчас безвольно свисали вниз, мяклые и холодные.
– Зеленый чай с молоком, – сказала Наташа вдруг, еще тише, чем до этого. Голос ее, как и взгляд, затухал. – Там, в термосе… На полевой кухне. Зеленый чай твой любимый же, да? С жасмином, апельсиновой цедрой, медом и сливками. Ты его всегда заказываешь, когда в кафе приходишь…
– Да, да, точно, – ответила Лора растерянно, стараясь не шмыгать носом.
– Я приготовила для тебя целый термос, только не успела отдать. В благодарность за помощь. Сможешь забрать? Клянусь, он не отравлен, ха-ха. Все теперь вокруг только и будут думать, что это я травлю людей… Мои хот-доги или пунш… Вот так реклама, а…
– Не в них дело, Наташа. Не ты это сделала, – сказала Лора. Честное
Ответом Лоре стали брызги крови и клематисов, выстрелившие изо рта Наташи ей в лицо. Рука, ослабевшая настолько, что все‐таки выскользнула из ее пальцев, безвольно упала с края носилок.
– Наташа! – вскричал следом ее муж и оттолкнул коляску Лоры в сторону. – Отойди, отойди!
Все это время Лорелея считала, что никто не способен страдать больше, чем она. Предложи ей выбор, она бы без раздумий предпочла, чтоб страдали вместо нее другие. Чужое горе вызывало у нее брезгливость, чужая боль – желание закатить глаза. Возможно, потому что реальной боли, как и реального горя, она прежде еще не видела. Лора переезжала с места на место быстрее, чем они или другие человеческие чувства, слабости и привязанности успевали ее нагнать. Возможно, именно поэтому она так оцепенела сейчас, когда вдруг поняла: ее вчерашние страдания – ничто по сравнению с сегодняшними. Потому что, глядя, как страдают другие, она, оказывается, страдает еще сильнее.
Лора откатилась назад, давая к обмякшей Наташе доступ врачам и подоспевшим ведьмам. Ее кровь осталась у Лоры на губах – не тыквенная, как все завсегдатаи кафе шутили, и даже не сладкая. Обычная, железистая, соленая. Горячая и живая. Пока что.
Что же она наделала?!
– Лора, – позвала ее Титания, подав хлопковый платок. Лора не увидела, с какой стороны та подошла, потому что согнулась и съежилась в своем кресле, как только «Скорая» с Наташей уехала. Под педалями коляски протянулись острые носки знакомых черных туфель и длинная, стройная тень. Где бы Тита ни была все это время, очевидно, без дела она не сидела: блестящая юбка пошла грязными пятнами, волосы выбились из гребневых зубцов на затылке. Она небрежно стряхнула их с круглого большеглазого лица, прежде чем сказать: – Поезжай домой.
– Но я…
– Найди Франца и уезжай, Лора. Ты сделала достаточно.
Затем Титания сразу развернулась на каблуках и двинулась к следующей жертве лихорадки, которая слезливо звала на помощь, сидя на асфальте. Тем не менее глаза Титании сказали Лоре достаточно. Если раньше она всегда на них троих смотрела снисходительно, как мать, то теперь на Лору смотрела Королева фей. Эту разницу было не передать словами, но ощутить легко, как иглы, на которые ты ложишься вместо мягкого матраса.