Самайнтаун

Она успела только пискнуть, не то что запеть или действительно изобразить пылкую любовь. Последний глоток воздуха вошел в легкие со свистом, но уже не вышел: рука в перчатке сжалась на ее горле так, что о возможности вновь дышать она могла только мечтать. Зато успела почувствовать запах гнили, такой кислый и тухлый, будто воткнутый ею нож вскрыл на груди Ламмаса не плоть, а просроченные консервы. Коляска опрокинулась назад – Лора сама нечаянно толкнула кресло, когда Ламмас поднял ее одной рукой, а она принялась брыкаться, пока еще могла. Парализованные ноги, болтающиеся тяжким грузом, не были оправданием для того, чтобы покорно умирать. Коль не могла пинаться, так царапалась; коль не могла бежать, так извивалась. Не было ни шанса, ни надежды, поэтому остались только вредность и целеустремленность. Вот куда, куда Лора вообще полезла?! Будь неладна эта Титания с наказом Ламмаса отвлечь!

– Я знал, что ты выкинешь нечто подобное, – прошептал он ей, приблизив к своему изуродованному улыбкой лицу. – Знаешь, что тебя выдало? Ты впервые не стала отрицать, что все эти люди – Джек, вампир и Королева фей – твои друзья.

Где‐то сзади, на вершине вала, затрещал гравий на тропе. «Спасите!» – вскричала Лора мысленно, пытаясь обернуться, и – о, чудо! – ей это удалось. Ламмас сам развернул ее лицом к семейной паре, проходящей мимо, и ослабил пальцы ровно настолько, чтобы Лора пропищала то же самое вслух:

– Спасите! Спасите!

Пара остановилась, замерла. Даже в полумраке Лору, трепещущуюся над землей, должно было быть прекрасно видно, а уж слышно и подавно. Она наконец‐то смогла выдохнуть и опять вдохнуть, но на этом дары Ламмаса для нее закончились. Даже сжимая с улыбкой ее горло, он приветливо помахал жителям Самайнтауна свободной рукой, и те, переглянувшись, побежали прочь.

– Видишь? Тебе плевать на жителей Самайнтауна, – произнес Ламмас ей на ухо, мотая ее в воздухе, как одну из своих кукол. – А им плевать на тебя. Вы, люди, все такие.

– Я не человек, тупица, – выдавила Лора. Ногти ее, короткие, потому что она так и не избавилась от привычки их сгрызать, впивались в его ладонь, но не проходили сквозь велюровую перчатку. Зато опять стянули ее и обнажили неровный, безобразный шов, с кожей невероятно темной, оливковой, совсем не такой, какая была у Ламмаса на другой руке. – Я русалка, хоть и бывшая! Так что это не считается.

– Точно. Русалка… Тогда как на счет воды? Уверен, ты по ней скучаешь.

«Титания, пусть ты успеешь сделать, что хотела…»

«Джек, пусть город выживет».

«Франц… Франц, Франц, Франц!»

Лора отпустила руку Ламмаса, прекратив бесплодные попытки ее разжать, и вместо этого спрятала руку в свой кармашек. Ведьмин камень, гладкий на ощупь, чудом не выпавший до этих пор, загорелся голубым, как свечи в тыквах, мерцание которых Лора видела вдалеке, во тьме, на площади. Бирюзовые всполохи, похожие на северное сияние, разлетались из ее ладони в ночи искрами, но уже спустя минуту они освещали речное дно.

Ламмас, волоком спустив Лору к берегу, окунул ее головой в воду и держал так до тех пор, пока она не стихла.

12

Это настоящая любовь

Очевидно, что в определенных ситуациях вампир подчиняется особым условиям. В конкретном случае, о котором я вам рассказал, Миркалла, по-видимому, была ограничена именем, которое должно было являться анаграммой ее настоящего имени. Таким образом появились имена Кармилла и Милларка [27]

.

Шеридан Ле Фаню «Кармилла»

«Лора, Лора, Лора!»

Франц очнулся с ее именем в висках, стучащим там вместо крови, будто кто‐то вышил это имя красной нитью с изнанки его лба и век. Прошла целая минута, прежде чем он наконец‐то смог наскрести любые другие мысли и наконец‐то пришел в себя достаточно, чтобы осмотреться по сторонам.

К цепям ему было не привыкать, но обычно они обвивали его шею, а не руки, как сейчас, и на сей раз он застегивал их на себе не сам. Сидеть на железном стуле с заведенными назад запястьями, прикованными к спинке, Францу тоже было ново, как и просыпаться где‐то в подземелье, о существовании которого под Самайнтауном он прежде даже не подозревал. А это определенно было подземелье: с потолка стекала влага, и губчатые стены настолько поросли плесенью и мхом, что Франц сначала решил, будто вокруг лес. Вот только благоухало здесь не ромашками, а застоявшейся водой и стоками, как в выгребной яме. Кроме низкого длинного стола и стенда, увешанного инструментами из грез хирурга, иной мебели в комнате больше не было. Зато был арочный свод, выложенный булыжником, и чугунная решетка с прутьями толще, чем его пальцы.