Самайнтаун

Но другого способа не было. Пока они шли сюда – точнее, ехали, поскольку Франц раздобыл Лоре из чужого гаража старую и ржавую инвалидную коляску, а себе – девчачий велосипед, – она уже перебрала все варианты. Титания бесследно пропала, как и их ведьмины камни, так что даже попробовать связаться с ней не вышло бы. А весь город у Ламмаса в плену – считай, несколько тысяч живых заложников – и каждый под дулом пистолета с взведенным курком. Джек же, очевидно, этим курком и был. «Уезжайте из города как можно скорее и никогда больше не возвращайтесь в Самайнтаун», – сказал он Францу и Лоре напоследок, и эти слова никак не шли у нее из головы.

Вот кто должен был устроить жертвоприношение на городской площади. Вот чего Ламмас на самом деле хотел от Джека. Вот кого им стоило бояться.

Однако Лора не боялась. Все, чего она хотела, – это искупить свою вину. Нет, не так… Никакая вина, никакая совесть не заставили бы ее пойти на такой риск – это было под силу лишь семье

и желанию защитить ее, как все это время защищали Лору. Коль Джек будет тем, кто устроит Великую Жатву, они должны стать теми, кто ее пресечет. Но останавливать его нужно не насильно, ибо не ровня они духам пира, и уж точно не в одиночку, ведь Джек сам сказал, что не будет властен над собой.

«Значит, – поразмыслила Лора, – Нужен тот, кто будет властен и кто не силу против него использует и даже не убеждение, а сам цепями станет. Кто использует любовь».

– Призови Розу Белл, – повторила Лорелея настойчиво, глядя медиуму в глаза, пока та невозмутимо прихлебывала лимонный чай из чашки. – Всего на пять минут. Больше не потребуется.

Про деньги Лора уже даже не зарекалась, понимала, что это не имеет смысла – у нее такой суммы и вправду не наберется, даже продай она свою барабанную установку, все недоработанные проекты и эту ржавую инвалидную коляску. В конце концов, Лора ведь не просто призвать Розу просила, а привести

ее на площадь. Услышав об этом в первый раз, медиум даже удивленно выгнула бровь, ибо услуги это удорожало до стоимости королевского дворца. Духов являть в своем обличье, по словам медиумов, и без того было так же тяжело, как хватать голыми руками сковородку, не говоря уже о том, чтобы дать им свободу передвижений, чтобы двигаться самой, вести куда‐то… Мол, не питомец это ведь тебе и не шарик на веревочке! Но, сколько бы медиум ни отнекивалась все те полчаса, что они с Францем ее уговаривали, и сколько бы ни преувеличивала трудности такого спиритизма, Лора была непреклонна.

– На дворе Самайн, женщина! – воскликнула она, выйдя из себя. – Разве в Самайн призраки не являются сами?

– Только куда и когда сами того хотят, – ответила хозяйка Дома, снова делая глоток чая. – И лишь привязанные к месту или вещи, не обретшие из-за них покой.

– Я читала вашу брошюру. Там написано, что вы по такому же принципу кого угодно призвать можете. Да не просто сеанс провести, а настоящую встречу! Для тех, кто скучает по усопшему, скорбит невыносимо, и все такое… Кажется, эта услуга «Рандеву с мертвецом» называется, не так ли? Пока Самайн не закончился, сделай это, умоляю. Неужели вам, медиумам, самим нравится в разрухе жить? Что‐то я не вижу в ваших комнатах клиентов. Ламмас их всех там, на площади, вот-вот поубивает!

– Джек, а не Ламмас, – поправила ее медиум. – И не станет этих, появятся другие. Лавандовый Дом никогда не будет прозябать. И, к слову… Ламмас хорошо заплатил нам за все издержки, так что не стоит переживать за наше благополучие. С нами все будет в порядке.

– Хм. Можно поинтересоваться, что же такого Ламмас вам предложил? Любопытно ведь…

– Мы, медиумы, служим одному делу, но мечтаем все о разном. Я вот всегда хозяйкой Дома хотела быть, – легко призналась она. – А Лугнасад или Ламмас – время звездопадов, потому и время, когда любое желание загадать можно. Но только одно. Впрочем, ты и сама знаешь об этом, русалка.

И она указала кивком на парализованные ноги Лоры и куда‐то еще, вдаль, будто бы на нож, который мог эти ноги заставить ходить, но который она выкинула куда‐то и сама не помнила куда. От этого Лора сглотнула, заерзала лопатками по спинке кресла, царапая и его, и себя проволокой с ошметками мерцающей ткани, что осталась от ее крыльев. Все ее платье, как верно подчеркнула медиум, выглядело убого: в разводах глины, рваное и мятое, да и сама Лора ничуть не лучше – побитая, всклоченная и с потекшим макияжем. Франц от нее в этом, впрочем, не отставал. Он все переминался с ноги на ногу у книжного стеллажа, тыкая пальцем в разные черепки, книги и карточки, которые его уже пять раз просили не трогать и которые он же пять раз чуть не уронил. Обрывки его черного плаща сейчас выглядели как фартук, надетый набекрень, а рубашка стала грязно-желтой от Немой реки. Волосы смешно торчали и теперь напоминали скорее брокколи, нежели медузу.

Лора нервно ухмыльнулась, подумав об этом. Она обязательно запомнит эту шутку и, может быть, даже расскажет ему.

Когда‐нибудь очень и очень нескоро. Ведь…

– Ваша работа для Ламмаса окончена, выходит?