Самайнтаун

– Сцена, – щелкнула пальцами Лора и вывела веткой еще несколько штрихов, пока Франц кривлялся, передразнивая ее. – Это самая высокая точка на площади сейчас. Я думала о ней, пока ты не сбежал тогда на пытки, но взобраться одна бы не смогла. Да и подручные Ламмаса на меня бы сразу кинулись, но коль ты теперь у нас вампир…

– Эй, я всегда вампиром был! – оскорбился Франц, все еще потирая отбитую тростинкой ногу в порванной штанине.

– Не суть. Так вот… Пока ты на себя их отвлекаешь, я могла бы спеть. Мой голос – тоже чары. Что, если я внушу всем людям идти домой? Возможно, на самих ведьм с мертвяками Херна это не подействует, но на большинство, включая оборотней, эффект окажет точно.

– Так ты ведь сама медиуму сказала, что голос слабый, – напомнил Франц, чем набил Лоре оскомину. Ей даже захотелось треснуть его еще раз, но уже кулаком, чтоб не смел ее план портить, который без этого щекотливого нюанса звучал гениально. – Ты леденцы для горла пачками ешь, даже когда одного человека завораживаешь, а тут весь город! Как ты планируешь это провернуть? Разве что трансляцию по радио устроить…

– Или просто подключить колонки, – предложила Лора. – Душица ведь еще до Призрачного базара распорядилась оборудовать ими всю площадь, чтобы концерты и на Светлой половине, и на Темной было слышно. Я учла все это в чертежах. Правда, когда была там сегодня, музыки на Темной половине ее слышно не было, там стояла другая сцена и играл оркестр… Может, Душица так и не закончила проводить кабели? Надо выяснить. Вытащим Душицу и спросим! Мне ее поддержка с группой все равно не помешает.

– Поддержка? В каком смысле?

Лора не была уверена в своем ответе, поэтому решила промолчать, чтоб не показаться дурой. Она все еще не знала, как это объяснить и есть ли вообще то, что надо объяснять, в принципе. Не были ли те разы случайностью, когда она пела и одновременно играла, а потому, казалось, пела в два раза сильнее и громче? Будто слабое человеческое тело наконец‐то нашло способ выдержать голос ее души, и пускай все равно неизбежно ломалось, оседая на языке соленой медью, но все‐таки позволяло Лоре как следует распеться. В такие моменты ноты накладывались друг на друга, а голос накладывался на мелодию, и все это начинало звучать в унисон и потому неслось далеко и резво, разбивая все на своем пути – стекла, окна и бутылки… Может быть, и чары тоже? Что, если это то самое, о чем говорил ей когда‐то Джек? Музыка, пение, танец – это все одно, одной природы, и потому может сплетаться воедино, как несколько нитей, образуя прочный колосок.

В то же время Лора знала, чем это чревато. Однажды ей пришлось заворожить целую толпу, чтобы они не подали на нее судебный иск за вымогательство, и она потеряла голос на целую неделю. Сейчас же все могло закончиться и того хуже. Слишком много потерь для нее одной, слишком много жертв…

«Но лучше, – рассудила Лора, – так, чем их снова станет больше среди других людей».

– Сможешь привести сюда Душицу? – спросила Лора. – Она должна быть сейчас на сцене.

Франц скептически приподнял брови, а затем оглянулся туда, где за кустами бродили медведи. Лора уже приготовилась выслушивать, какой он весь бедный и несчастный, что его снова в самое пекло посылают да еще и с аллергией на медвежью шерсть, которую он выдумал когда‐то давным-давно. Но Франц, оказывается, умел удивлять – и не всегда в плохую сторону.

– Ха! Никаких проблем. Одна нога здесь, другая там. Надеюсь, в этот раз не буквально.

– Ты точно справишься?

Франц кивнул, довольно щуря глаза, похожие на его белом лице на вишню посреди шапки из взбитых сливок. Лора закусила губу, подавляя необъяснимую, взволнованную улыбку от мысли, что это ее

кровь делает его глаза такими. Нет, она делает таким всего Франца целиком – смелым, сильным и уверенным. Конечно, это тешило гордость Лоры, но еще приятнее было сердцу.

Наказав ей вести себя тихо и не высовываться, Франц обогнул коляску и скрылся за ветвями шиповника. Прошептав ему вслед, чтобы он был осторожен, она задержала дыхание, словно не собиралась дышать до тех пор, пока Франц не вернется. А ведь со своевременными возвращениями, помнила Лора, у него беда… Так что ей, очевидно, предстояло нехило понервничать. Ветер укрыл ее ноги бронзовыми листьями с верхушек вязов, как одеялом, и Лора откинулась на спинку кресла, позволив густой и холодной ночи окружить ее и спрятать.

После купания в Немой реке одежда уже подсохла, но все еще морозила кожу, влажная. Лора ежилась, обхватив себя руками. Согреваться ей помогали лишь болотные огни, а точнее, необходимость махать руками, отбиваться от них, когда те вдруг замигали между колесами ее коляски, выплыв из темноты, подсвечивая махровым зеленым светом корневища дремучих деревьев. Распуганные Ламмасом, они будто наконец‐то увидели друга среди злых и незнакомых лиц, принялись льнуть к инвалидному креслу, обступив Лору со всех сторон и взволнованно гудя.

«Душекос уже взялся за свою косу-девчонку…»