Самайнтаун

Херн Хантер стоял прямо перед ней невредимый, еще и с головой, которую она оторвала собственноручно. В черненой кованой броне с треугольными пластинами, как драконья чешуя, своим появлением он словно сделал ветер еще злее и свирепее. Темно-зеленый плащ из шерсти вился за его спиной, как лес, из которого он вышел, и сила, от которой воздух вокруг Херна трещал, тоже была лесной, дикой, непреклонной, как сама Охота. Рыжие кудри обратились в пламя, и из них, точно хворост, его питающий, росли ветвистые рога. Крепкие, оленьи! То была уже не тень, а плоть – истинная, всемогущая, дарованная ему богами, а потому сама божественная. Теперь‐то Титания верила, что они с Херном и впрямь предназначены друг для друга, ибо только противоположности сама судьба и сводит. На Херне не было ни одного участка голой кожи до самой шеи, а Титания стояла пред ним нагая и нежная. И мороз его, что жалил врагов, не зная пощады, касался Титы ласково, как шелк. Смерть одна и смерть другая. Королева и Король.

– Ни один из моих любовников никогда не выживал после меня, – сказала она, все еще потрясенная.

– Я знаю.

– Знаешь? – переспросила Тита, ведь была все это время уверена, что нет. Иначе зачем подпустил настолько близко там, в лесу? Зачем позволил тому случиться? Зачем жертвой пал, когда сам хищник?

– Я ведь не просто так сказал, что я, Титания, лучший для тебя вариант, – усмехнулся он самодовольно, и малахитовые глаза его смотрели так мягко на нее, что Титания хоть и стояла по-прежнему нагая, почувствовала себя так, будто ее завернули в теплый плащ. – Боги, разгневанные на меня за убийство священных зверей, хотели, чтобы мое наказание длилось вечность… Оттого и позволили мне сначала этих зверей съесть. Вечную жизнь то даровало – и вечное проклятие. Поэтому я и смею любить женщину, которая убивает в порыве страсти. Вот только ты, очевидно, рассчитывала на совершенно другой исход. Неужто ты правда только для этого меня и поцеловала? Чтобы убить?

– Убивать любовью – моя природа, – ответила Тита не то смиренно, не то печально. – Неважно, хочу я или нет. Ты бы и сам поцелуя не захотел, если бы я не наложила чары.

– Чары? Кто сказал, что я находился под действием чар? – спросил Херн вдруг, и серебряные глаза Титании, непропорционально большие на ее кукольном лице, стали еще шире.

– Ты говорил такое… И делал такое… Что говорят и делают лишь мужчины, которым моя природа сама на ухо шепчет, что говорить и делать нужно.

– Или которые просто без ума от тебя и без всякой природы, – пожал плечами Херн и улыбнулся уголком губ, спрятанным в рыжей щетине.

– Тогда ты, выходит, понимал, что будет?

– Да.

– Что я страсти не выдержу и голову тебе оторву?

– Да.

– Так почему ты позволил мне это?

– А почему нет? Кроме того, что через отверстие в шее я наконец‐то и смог достать проклятые цветы, ты по-прежнему моя Королева, – прошептал Херн и сделал к ней осторожный шаг. – Можешь оторвать мне руки и ноги. Можешь оторвать мне голову еще тысячу раз. Можешь кормить мной своих детей или играть со мной, как вздумается, словно я сам зверек какой, а не охотник… Я все сдюжу. Я для всего, что захочешь, пригожусь. И возможно – но лишь возможно, однажды я смогу искупить свою вину перед тобой. Только прими меня на службу.

– А как же Дикая Охота? Освобождение от проклятия? Ламмас теперь не снимет с тебя никакого бремени…

– Плевать. Не бремя это больше. С тобой это судьба. Дурак я! Мне сразу стоило понять. Мечта вновь повстречать тебя помогала мне переносить столетия тяжбы, и вот она исполнилась. Я уже освобожден. Ты Охоту мою превратила в Путь, а ночь мою холодную темную обернула сумерками дивными. Что может быть прекраснее, чем охотиться с тобой и для тебя?

Дыхание его пахло зимними ягодами, глинтвейном и кровью, когда он наклонился к ее лицу, так низко, что Титания едва сдержала порыв коснуться его рогов обезображенными кончиками пальцев. Зато другому порыву все‐таки поддалась: привстала чуть-чуть на босые носочки, позволяя йольскому льду поцеловать ее лицо, столкнулась с Херном носами, смотря прямо в глаза, будто, как волк, проверяя, отведет ли он, покорившись, свой взгляд.

Отвел. Рухнул перед ней вниз на одно колено. Громыхнули его доспехи, а следом загромыхали кости, когда все охотники в белых простынях опустились перед Титанией тоже, от Херна ни на секунду не отставая. Дикая Охота стала Диким Стражем, Охоте же подчинившись, но другой, женской, первобытной и ненасытной. Титания смотрела на Херна сверху вниз и чувствовала металл его перчатки, когда он, немного осмелев, прикоснулся к ее колену. Так пес выпрашивает ласку, а хозяин ее дает.

Так Королева фей подчиняет себе предводителя Дикой Охоты.

– Прикажи мне, – выдохнул он ей в ноги. – И я все сделаю.