Самайнтаун

И Лора рассказала. О том, как вычитала о Самайнтауне из журналов и подслушала историю лаборантов в университете, которые отмечали здесь рождественский уикенд и остались в полном восторге; как решила посмотреть на город собственными глазами, авось найдет кого‐то, кто сведущ в проклятиях или неполноценных превращениях в людей; как уволилась со старой работы, собрала вещи и переехала сюда одним днем, промаявшись пять часов в самолете и еще столько же в поезде. О том, как Лора просидела сутки в «Тыкве», пока не придумала познакомиться с Наташей и попросить ее свести их с Джеком, она рассказала тоже. Об идиотском «собеседовании», которое ей пришлось пройти, о снятой у Джека комнате, и о том, как он помогал ей искать первые месяцы заказы, даже уговорил Винсента Белла выделить средства из казны на несколько проектов вроде автобусных маршрутов, увеличивших туристический поток. Невольно Лора перешла к тому, как изменила Самайнтаун за какие‐то четыре года, и гордость просочилась в ее голосе впервые не как яд, а как противоядие.

Она вспомнила, как ей даже вручили премию на одном из фестивалей и как Франц в шутку отнял у нее статуэтку в виде тыквы со словами «Встань и забери!». Лора поведала о ссорах, которые постоянно сотрясают Крепость, о розыгрышах над Джеком, в каждом из которых она на самом деле принимала участия не меньше, чем Франц, и о том, как ей досаждает их забота, как они вечно норовят забраться ей под кожу – не издевками и замечаниями, как все, а мерзкой добротой.

Ламмас слушал внимательно, не перебивая, и изредка направлял ее полившийся поток в то или иное русло. Интересовался, что Джек любит, какие фильмы смотрит, где гуляет и почему готовит, когда нервничает (об этом Лора проболталась нечаянно, точно так же, как и о том, что Джек частенько разбивает тыквы и идет за ними к Наташе, которая закупает их оптом за полцены). Вопросы Ламмаса казались Лоре безобидными и даже весьма посредственными для той платы, которую он ей посулил, и спустя час она даже начала получать удовольствие от беседы.

Лора выпила уже полкружки шоколада, когда он все‐таки спросил нечто необычное:

– А ты знаешь, где находится Первая свеча?

– Какая‐какая свеча?

– Сплетенная из семи стержней и с голубым огнем. Причем сколько лет горит, а все не уменьшается, и тепло от нее не исходит, только холод, как от свежевскопанной могилы.

– Ты про такие, как в тех тыквах? – уточнила Лора, махнув головой на оранжевых и круглых свидетелей их разговора. Тыквы с вырезанными на них рожицами, откуда лился бирюзовый свет, и которые по какому‐то глупому городскому суеверию было запрещено тушить, встречались на улицах Самайнтауна всюду, и даже кафе не было исключением. Здесь они сторожили веранду, расставленные поверх широких деревянных перил, словно часть декораций, подобная стогам сена на входе или зеленому плющу, увивающему балки и крышу веранды.

«Минутку, почему плющ зеленый?.. Разве он не был золотым или красным, когда я приехала сюда?»

– Да, такая же, но побольше, – кивнул Ламмас, протянул руку к перилам и погасил одну, несмотря на запрет: его палец пролез в глазницу маленькой тыковки и прижался к фитилю. Бирюзовое свечение померкло, и отчего‐то Лора поежилась. – Только ту свечу, что ищу я, Джек явно хранит не в тыкве. Возможно, она в доме, или он даже носит ее с собой…

– Нет. – Лора покачала головой, снова покосившись на изумрудные остроконечные листочки, цепляющиеся к краю их скатерти. Казалось, они становятся лишь ярче и зеленее с каждой минутой. – Ни разу не видела в Крепости то, о чем ты говоришь.

Это было облегчением – то, что ей даже не пришлось лгать. Лорелея сделала глоток горячего шоколада, чтобы смочить пересохшее горло, и откусила кусочек вафли. Ламмас замолчал, издав задумчивое «Хм-м». Кукла сидела рядом, слушала их и так же вежливо внимала.

– А Джек часто злится? – спросил вдруг он.

– Никогда.

– Так уж никогда?

– Ну, Франц, рассказывал, что на него порой находит, однако «к нашему счастью, Джек слишком хорошо воспитан, чтобы это показывать, и отлично держит себя в руках», – Лора передразнила, кривляясь так, что едва не пролила шоколад мимо рта. – Так что вывести Джека из себя невероятно сложно, если ты об этом.

– А у Джека есть возлюбленная?

– Ха, у парня без башки и в рюшах? Конечно, нет! У него поклонниц море, но исключительно как у городского символа, не более. Все его свидания заканчиваются провалами и нелепыми историями, которые только в баре за бутылкой вискаря травить. Да и слыхала, что Джек по Розе до сих пор сохнет… Эта основательница Самайнтауна, вот уже как полвека лежит в могиле.

– Ага, ага. – Ламмас махнул перчаткой, будто пролистывал скучную страницу в книге. – У Джека, что же, только вы есть, получается? Ты, тот вампир, не пьющий кровь, и Королева фей.

«Когда я успела сказануть, что Тита королева?» – озадачилась Лора. Ее губы сжались, пальцы нервно затеребили пластиковые колечки в ушах.

– Да, но ты говоришь о нас так, будто мы его семья.

– А разве нет?

– А разве да?