Но как креативность становится важным качеством ребенка, интересы которого далеки от того, что мы традиционно считаем творческими занятиями? Каковы основы креативности и как они способствуют развитию ребенка? Хотя разные определения этого понятия могут незначительно отличаться, в целом принято считать, что у нее есть два основных компонента: оригинальность и полезность, или ценность. Дети могут тренировать умение решать проблемы оригинальными и полезными способами точно так же, как развивать свои музыкальные или математические способности. Мы часто думаем об этих навыках как о врожденных; однако исследования опровергают такое мнение. Это не значит, что все дети могут стать креативными, иметь математический талант или заниматься музыкой. Природные способности имеют значение, как и родительская поддержка. Однако каждый из этих навыков можно развить, если ваш ребенок мотивирован и готов приложить усилия. Обычно мы следим, чтобы дети прикладывали усилия, когда дело доходит до домашних заданий по математике или выпускных экзаменов. Следует ли нам быть такими же бдительными при развитии творческих способностей? Да. И возможно, даже в большей степени.
Многие из нас стараются адаптироваться, менять курс, если это необходимо, и каким-то образом выделяться. Это повседневная креативность. Для нее нужно гибкое, новаторское мышление, такое, которое бизнес-лидеры регулярно упоминают в числе навыков, имеющих решающее значение в развитии мировой экономики XXI века. Но способность к творческому мышлению не менее важна, когда речь идет о психическом здоровье наших детей.
Кажется, что тринадцатилетний Сэм просто не способен сидеть на месте и делать уроки. Он ерзает, встает, чтобы попить воды или сходить в туалет, непрерывно постукивает ногой и смотрит куда угодно, только не в тетрадь. Много лет назад ему поставили диагноз СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности), и его мать следует совету, данному ей, когда Сэму было восемь лет: обеспечить режим и надзор. Каждый день она говорит ему, что он должен просидеть за уроками двадцать минут, прежде чем сможет встать. И каждый день это упражнение не получается довести до конца. Сэм все больше разочаровывается, а его мать все больше злится. «Боже, Сэм, это всего каких-то двадцать минут. Кто угодно может посидеть двадцать минут». Понятно, что такой «танец» мамы, устанавливающей правило, и сына, «игнорирующего» ее указания, приведет только к более серьезным битвам между ними. При этом мать сомневается в своей родительской компетентности, а подросток чувствует себя ущемленным или глупым.
Так что же мама может сделать? Она должна побудить Сэма мыслить нестандартно, что особенно хорошо получается у многих детей с СДВГ. Мама тоже должна начать мыслить творчески; иначе все закончится только болью от битья головой о стену. Когда человек снова и снова безуспешно прибегает к одним и тем же решениям, это считается признаком невроза. По крайней мере, такое поведение однозначно неэффективно. Сэму и маме нужно перелистнуть страницу, отказаться от навязанного решения и посмотреть, что еще они могут придумать. Маленького ребенка с СДВГ часто лечат не так, как подростка с таким же диагнозом. Я лечила многих детей с СДВГ, которые, наверное, ни разу не смогли усидеть в кресле в моем кабинете больше пяти-десяти минут. Мы устраивали перерывы, ходили есть мороженое, иногда включали музыку и танцевали. Обычно я позволяю этим детям проявлять инициативу в том, как сделать наш сеанс эффективным для них. Один мой пациент захотел покататься на своем велосипеде, пока мы разговариваем. И мы, живя в солнечной Калифорнии, часто так и делали и проводили сеанс не в моем кабинете. Время от времени, когда ему нужно было подвигаться, он уезжал на велосипеде вперед и неизменно возвращался через несколько минут. Закона, согласно которому пациент во время сеанса должен лежать на кушетке или сидеть в кресле, не существует.