Самвэл

— Им приказано не щадить ни друзей, ни родных, — вздохнула Ормиздухт и с еще большей настойчивостью стала упрашивать пасынка, чтобы он подумал о собственном спасении и хоть на время, пока буря пронесется, уехал куда-нибудь.

— Вот это уже непростительно, Ормиздухт, — отозвался Самвел с улыбкой, вызванной заботливостью и добротой мачехи. — Чему ты меня учишь? Чтобы я, как последний трус, бежал с поля брани?

— Одумайся, Самвел! Ведь опасность угрожает и той, кого ты любишь... — дрожащим голосом возразила персиянка.

— Вот потому-то я и не должен покидать поле брани! — отозвался Самвел, и глаза его заблистали гневом и жаждой праведной мести.

Ормиздухт с какой-то особой завистью вглядывалась в этого юношу, живое олицетворение самоотверженности, в котором так горячо, так негасимо пылало пламя любви.

— Скажи, Ормиздухт, — спросил Самвел, переводя разговор на другое, — все, что ты передала мне, главный евнух сказал тебе сам?

— Я еще и письмо нашла в его бумагах.

— Можешь показать мне это письмо?

— Оно у меня с собой.

Она вынула из кармана пергаментный сверток и передала Самвелу. Юноша пробежал письмо, задумался, потом спросил:

— Можешь оставить его мне?

— Отчего же нет, если надо.

— А твой главный евнух не спросит, куда делось письмо?

— Ты шутишь, Самвел?! Кто он, чтобы задавать мне вопросы? Тут же велю вздернуть его на первом дереве прямо во дворе! Разве ты не знаешь, сколько слуг ждут моих повелений? — в Ормиздухт заговорили гнев и уязвленная гордость царской дочери.

Она встала, готовясь уйти.

— Я слишком у тебя задержалась... вот и петухи пропели... Самвел тоже встал.

— Теперь у меня немного отлегло от сердца, — сказала персиянка, с нежностью глядя, своими прекрасными глазами на молодого князя. — Переубедить тебя я не сумела, но ты хоть будешь знать, что делать.

— Благодарю, Ормиздухт! Благодарю тебя за безграничную доброту и за непритворное участие. Я так многим обязан тебе! Персиянка взяла свое покрывало и маску.

— Ах, прости, Ормиздухт! — воскликнул юноша. — Я так растерялся, что даже не спросил, как ты прошла ко мне и как думаешь возвращаться.

Ормиздухт усмехнулась.

— Ты же видел, я пряталась под всем этим (она показала на покрывало и маску). Так же пойду и обратно. Меня примут за одну из служанок.

— Позволь хоть проводить тебя до твоих покоев.

— Не надо. Во дворе ждут двое слуг, они меня проводят. А если рядом будешь ты, это может меня выдать.

А слуги знают, что под черным покрывалом скрывается их госпожа?

Не знают. Они доставили меня сюда, как одну из моих служанок и останутся в этом убеждении. Ведь не в первый раз мои служанки приходят к тебе по разным делам.

Молодая женщина надела маску, и закуталась в покрывало. Самвел еще раз от всего сердца высказал ей свою искреннюю благодарность и проводил до дверей. Из темноты вынырнул Юсик.

— Проводи эту женщину, — сказал Самвел. — Во дворе ожидают слуги госпожи Ормиздухт, сдашь им с рук на руки.

Юсик поднес палец к губам. Какая-то догадка мелькнула в его уме.

В голове Самвела тоже мелькнула мысль, но совсем другая.

— Ну что бы Ормиздухт прийти хоть немного раньше! — подумал он.

Самвел вспомнил о письмах, которые отправил князю Гарегину Рштуни и своей дорогой Ашхен.

XV КНЯЖНА ИЗ ГОРНОЙ СТРАНЫ

Женщина, с ног до головы закутанная в черное покрывало, шла по извилистым улочкам замка Вогакан медленными, неуверенными шагами: ноги ее не держали. Едва она рассталась с Самвелом, ее охватила эта болезненная, изнурительная слабость, которая следует обычно за вспышкою возбуждения.

Один из слуг шел впереди и нес горящий фонарь, другой шел следом за нею. За всю дорогу она не произнесла ни слова. Безмолвно и беспрепятственно проходили они ворота за воротами, хотя всюду стояла вооруженная стража. На фонаре горел родовой знак Ормиздухт; этого было достаточно: часовые понимали, что женщина, которая проходит мимо них, принадлежит к женской прислуге персидской госпожи.

Во всем замке царила какая-то необычная, гнетущая тишина. Лишь изредка с высоких башен раздавались лязг железа и

перекличка ночной стражи — знак того, что она бодрствует. На возглас с одной башни откликались с остальных, и тишина на мгновение взрывалась; замок говорил на своем грозном железном языке.

Женщина под покрывалом дошла до своих покоев. У дверей в женскую половину слуги остановились, и она уже одна перешагнула порог этого замкнутого мирка, куда не ступала нога мужчины.