Санкт-Петербургская быль

О каком же деле шла речь? Понять было не просто. Полицейские преследования, страшные кары, обрушившиеся в последние годы на революционеров, научили их осторожности. Конспирация стала более строгой, а прежде ею часто пренебрегали, и многие за это жестоко поплатились. И особенно большие строгости в конспирации чувствовались здесь, в революционных организациях Петербурга. Не всем это нравилось, нелегальные приемы борьбы только начинали применяться в революционном движении. Землевольцев, стремившихся создать строго законспирированную партию, в революционной среде иронически называли «троглодитами», то есть пещерными людьми первобытных времен.

Одно можно было уловить из разговора южан в тот вечер: готовится какая-то акция против Трепова и никто о ней пока не знает и не должен знать. И еще можно было уловить, что подготовка идет серьезная. За Треповым установлена слежка, градоначальственный дом взят под наблюдение и уже добыт план расположения его служебных и жилых помещений. А сегодня Фроленко удалось разузнать и порядок приема посетителей. Ради этого он и забирался в дом на Гороховой.

– Так вот, хлопцы, какую картину я выяснил, – рассказывал Фроленко своим друзьям. – Слушайте внимательно. По вторникам, четвергам и субботам от десяти до двенадцати часов утра у градоначальника прием просителей. Трепов выходит к просителям собственной персоной и самолично выслушивает их просьбы. Он еще и актер, мерзавец! В псевдодемократию играет. Ну, дальше. Этих челобитчиков впускают в особую приемную, и здесь чиновники канцелярии принимают пришедших, заносят фамилии в списки и только после этого ведут в приемную градоначальника.

– Все понятно, – кивали приятели Фроленко.

– Приемная эта рядом с кабинетом Трепова, – продолжал объяснения южанин. – Челобитчиков выстраивают в одну линию. Первый проситель становится против самой двери кабинета, откуда в положенный час и появляется в сопровождении помощников сам мерзавец!

– Ты не ругайся и не так громко говори!

– Прошу прощения. Если посетителей много, их разбивают на отдельные партии по десять человек и по очереди ведут к старой ярыге. Майор Курнеев присутствует во время приема от начала до конца, а это – собака из собак. Кроме него, позади генерала стоят еще какие-то чины…

На этом и оборвем рассказ Фроленко.

Добавим лишь, что в позднейших «Записках семидесятника», написанных этим человеком уже после многих лет заточения в Шлиссельбургской крепости, есть такая запись о той акции, которая готовилась против Трепова:

«Попко и я наняли в Петербурге против полицейского управления комнату и стали следить за выездами Трепова…»

Дальше Фроленко пишет о Засулич:

«Она знала, что кто-то ведет дело против Трепова, и, встречаясь со мной, даже спрашивала, движется ли это дело… О том, что я и Попко ведем дело, мне, конечно, нельзя было говорить ей…»

Эта запись очень важна для понимания всего того, что произошло через несколько дней, и потому мы ее привели.

3

В двадцатых числах января судебный процесс «193-х» должен был наконец закончиться. Приговор ожидался со дня на день.

Январь этот был беспокойным для России, но победным: на Балканах русские войска разбили турок и стояли почти у ворот Константинополя. Уже шли переговоры о перемирии.

В среду 23 января в столице почти одновременно стали известны два события: с Балкан пришла весть о подписании перемирия; из здания петербургского окружного суда дошли слухи, что приговор наконец оглашен.

Пока длилось следствие по делу о «преступной пропаганде в империи», из которого и выросло дело «193-х», некоторые из подсудимых успели умереть в тюрьмах, иные сошли с ума. Приговор прибавил к этим несчастным 28 осужденных на долгие сроки каторги. 18-ти другим предстояла ссылка в Сибирь, а еще 30 человек получили разные сроки отбывания «наказания». Остальные были оправданы (это после четырех лет сидения в тюрьме, пока шло следствие) или освобождены в виду продолжительного предварительного заключения, которое было им зачтено. Добавим, что из 193-х – 38 были женщины, пятая часть.

Тотчас по оглашению приговора стало известно, что в высших сферах его считают излишне мягким. Царь недоволен.

На Невском, в одной из дешевых гостиниц, где-то под самой крышей, ютилась коммуна молодых разночинцев. По вечерам здесь бывало людно, шумно, весело. Заходили сюда «на огонек» и питерские революционеры.

В тот день, когда в столице стали известны исход процесса «193-х» и долгожданное заключение перемирия с турками, в двух комнатках коммуны было особенно оживленно и тесно от набившихся сюда людей. Это были преимущественно молодые люди – студенты, начинающие учителя, курсистки. Тут мало ели, ничего не пили, кроме чаю. А больше занимались тем, что увлеченно спорили.