Санкт-Петербургская быль

А граф Пален, министр юстиции Российского государства, лично все одобрил!

В глазах Кони законодатель – это и выразитель правового сознания народа, и его нравственный учитель. Как же далеки от этого и сам Пален, и все его окружение, не говоря уж о Трепове!

Увы, когда Анатолий Федорович попытался в тот же день высказать в разговоре с Паленом свой взгляд на драму в «предварилке», граф целиком поддержал Трепова.

«„Знаю и нахожу, что он поступил очень хорошо: он был у меня, советовался, и я ему разрешил высечь Боголюбова… Надо этих мошенников так!“ – И он сделал энергичный жест рукою», – вспоминает Кони.

А потом, совсем разъярившись, граф стал кричать:

«Надо послать пожарную трубу и обливать этих девок холодной водой, а если беспорядки будут продолжаться, то по всей этой дряни надо стрелять!..»

Кони думал: «Вот оно, барство дикое!»

Несколько дней спустя Анатолий Федорович узнал, что Боголюбов уже загнан под Харьков, в Белгородский каторжный централ, где господствовал страшный режим: там люди заживо сгнивают в кандалах. Стало известно также, что майора Курнеева градоначальник перевел к себе чиновником особых поручений. Казалось, тем все и кончится и скоро забудется, как уже не раз случалось в подобных случаях. Злоупотребления всегда легко сходили с рук разным треповым. И даже самый след загубленного человека исчезал навсегда.

Скажем тут же: Боголюбов не вынес позора и вскоре сошел с ума там же, в Белгородском централе.

На этот раз, однако, нашлись люди, которые постарались запомнить все, что произошло с ним. С некоторыми из этих людей мы встретились в день похорон Некрасова (состоявшихся, напомним, полгода спустя после драмы, о которой рассказано в настоящей главе), в канун нового, 1878 года.

Что же было дальше? – спросите вы.

А вот послушайте.

Глава третья.

Ожесточенные сердца

1

Наступил 1878 год. Блистательная столица империи жила своей обычной жизнью.

В новогодние праздники дом на Гороховой (так называлась в народе резиденция генерал-адъютанта Трепова) весь светился огнями. Дом большой, в три этажа. Тут и казенная квартира Трепова, и его служебная канцелярия, и генеральские приемные, и комнаты его чиновников, и всякие другие «апартаменты» градоначальства. Есть даже особая комната, которая называется «Стол особых происшествий».

Снежным январским вечером недели через три после похорон Некрасова в градоначальстве, в квартире Трепова, по случаю семейного праздника опять было многолюдно от гостей, гремела музыка. Шумные торжества в доме на Гороховой, однако, не стóят подробных описаний. Богат старик – это все знали. Всего у него вдоволь – и денег, и орденов, и лент всяких. В милости у государя человек и даже, по слухам, состоит с ним в каком-то родстве. Почти ежедневно появляется Трепов в Зимнем дворце и пользуется чрезвычайным расположением царя. Бывает, чуть он задержится с явкой на доклад в Зимний дворец, а там уже тревожатся – не случилось ли революции в столице? И сам государь начинал нервничать и теребить всех: что с Федей?

А Федя – это и есть Трепов. Так его называют не только во дворце, не только близкие и родные, а даже питерские извозчики. Чуть завидят его экипаж издали и кричат друг другу:

– Остерегись! Федька едет!

Нет, не на эти подробности, а на другое следует обратить внимание.

В разгар праздничного вечера майору Курнееву зачем-то понадобилось заглянуть в людскую, где пили чай слуги Трепова и кучера господ, приехавших на торжество. Наверху, в квартире градоначальника, все богато, а в людской, конечно, как в людской. Коптит на дощатом столе керосиновая лампа, пахнет кислой капустой, крепчайшим табачным дымом, перепрелой овчиной. Народ ведет себя кто как: одни едят и пьют, другие храпят по углам на лавках, третьи сидят возле печки и беседуют о том о сем, а кое-кто сидит у лампы и читает.

– Ишь читачи какие! – усмехнулся Курнеев и, не совсем твердо держась на ногах, направился к тесно сгрудившимся у лампы кучерам.

Те встали. В людской присмирели, лишь спящие продолжали храпеть. Майор наведывался сюда часто. Все ему надо знать, во все углы нос свой сунуть. Телохранитель!

Один кучер, черномазый и тощий, держал в руках тоненькую затрепанную книжицу. Майор отобрал ее у кучера и поглядел – какая-то сказка. Пока, щурясь и ворча на плохой свет лампы, Курнеев силился разобраться, что за сказка, кучер, которого он и разглядеть как следует не успел, вдруг исчез. Как сквозь землю провалился.

– Ах ты, мать моя! Где он? – заревел Курнеев, мечась по людской. – Подать его мне сейчас же!

Он заглядывал под лавки, за печку, под стол – кучера нигде не было. Кто-то из поваров, человек, должно быть озорной и смелый, с усмешкой сказал:

– Стоя на молитве, ног не расставляй: бес проскочит.

– Я тебе покажу беса! – накинулся на него майор. – В морду хочешь? По миру пущу, болван! Жить надоело?