Санкт-Петербургская быль

«Граф, ваше сиятельство, – старался спокойно отвечать Кони. – На свете нет ничего дороже человеческой личности. История полна примеров самой отчаянной борьбы людей за свою честь и достоинство. Боролись за это рабы Древней Греции и Рима. Боролись за это колоны средних веков. Во имя чести и достоинства личности совершались все революции! И ради этого же человечество борется, страдает, ищет новые пути сейчас. Чего же вы хотите, граф? Девушка, которую мы судим, не позор, а честь России. Поверьте, ваше сиятельство, я беспристрастен. Я за истину, граф, и только! За достоинство человека, и только».

Пален потрясен. Задохнувшись дымом сигары, он кашляет, заходится в крике:

«Вы!.. Вы забыли… Все забыли! Так я напомню вам… Напомню про графа Фольштейна! Когда надвигалась революция во Франции, он сказал герцогине Роган: „Madame, mon métier est d’être royaliste“[2]. Да, господин Кони. И ваше ремесло, как и мое, быть таким же… роялистом, верным державному скипетру. А вы! Вы что?..»

Кони с достоинством возражает:

«Mon métier d’être juge[3]. Простите, но это именно так. Мое ремесло быть судьей, граф. Я уж говорил вам. Я осуществляю правосудие, а не оказываю услуг. Но я отнюдь не стою за революцию».

«Молчать! Вы продались этим девкам, этим мошенникам, вы с ними заодно! То, что смеет говорить Александров, – это революция, революция на трибуне. Да-с, уважаемый! Это не речь, а зов к ниспровержению всего, на чем держимся все мы!»

«В сентябре Засулич была в Петербурге, – говорил Александров. – Здесь уже она могла проверить занимавшую ее мысль происшествие по рассказам очевидцев или лиц, слышавших непосредственно от очевидцев. Рассказы по содержанию своему не способны были усмирить возмущенное чувство. Газетное известие оказывалось непреувеличенным; напротив, оно дополнялось такими подробностями, которые заставляли содрогаться, которые приводили в негодование».

Слушая Александрова, Анатолий Федорович вспоминал и свои обиды. Ушел-то он от Палена ведь, собственно, потому, что не стерпел унижений. Не мог снести графской спеси, а главное – соглашаться с тем, что противоречило совести.

«Граф, всех вы в острог не загоните и розгами не перепорете! Никогда вам не покорятся люди, уважающие свою честь и достоинство, – мысленно бросал Кони Палену. – Те, кого вы называете девками и мошенниками, на самом деле лучшие дети народа, люди чистой морали и нравственности, и они никогда не покорятся вам, граф. Их самоотверженность беспредельна! И то, что здесь происходит, граф, – лишь одна из страниц многовековой борьбы – борьбы, идущей, наверное, с тех пор, как человек осознал себя человеком!..»

Александров в эти минуты говорил: