Сатирические очерки

Однажды здесь устроили корриду,[107] в которой должны были выпустить молодых бычков. Вопреки обычаю, установившемуся в этих селениях, выводить бычков со связанными рогами (так должны были бы расхаживать во избежание несчастных случаев и многие другие известные мне рогачи), на этот раз решили их пустить по улицам несвязанными. Несколько юношей принялись ради шутки дразнить их плащами. И случилось так, что один из парней, похрабрее прочих, вместо того чтобы одурачить быка, сам оказался в дураках; роковая ошибка. Бык подцепил его своим изогнутым рогом за

фаху, [108]и кто его знает, какие неприятности ожидали хвастунишку дальше, если бы на помощь ему не поспешили два его двоюродных братца, движимые естественным для всех нас стремлением прийти на помощь тому, кто столкнулся с рогатым скотом. Им все-таки удалось избавить его от опасности. Но так как известно, что бычки только за то и ценятся, что способны кого-нибудь подцепить, то собравшиеся посмотреть на зрелище противники хвастунишки возмутились и начали вопить, что не для того выпустили бычков на. улицы, что тот, кто не умеет сражаться с быками, пусть за это сам расплачивается, и что нечестно вмешиваться в ссору между двумя противниками ради спасения одного из них, и что наконец придя на помощь капеадору,[109]

юноши поступили вероломно по отношению к быку. Говорят даже, что один из наиболее начитанных, не иначе как племянник священника, расценил этот поступок как предательство, подобное тому, которое совершил Бельтран Клакин (так его называет наш Мариана), когда, нарочито все исказив, он заявил в Монтьеле: «Я королей не свергаю, я их и не назначаю».[110] Как бы то ни было, шум нарастал, голоса становились все более грозными, появились дубинки, и неизвестно, во что превратился бы этот новоявленный Аграмантов лагерь раздора,

[111] если бы посреди всеобщего смятения не явилась божественная Астрея,[112]

переодетая в алькальда ¹⁰ так ловко, что даже сам дьявол ее не узнал бы, Астрея с здоровенной дубинкой в руках вместо весов правосудия и без повязки на глазах, ибо хорошо известно, что тому, кто ничего не видит с открытыми глазами, не нужно их завязывать. Спорщики согласились подчиниться его решению. Стороны изложили свои доводы; этот местный Лаин Кальво[113] выслушал их, хотя удивительно, что он дал себе труд выслушать стороны до вынесения приговора (некоторые, впрочем, уверяют, что, пока спорщики болтали, алькальд преспокойно спал); в заключение, возвысив свой громовой голос, он сказал: «Сеньоры, жезлом, который у меня в руках (а была у него в руках, как мы уже указывали, здоровенная дубинка), клянусь, что я все понял, хотя и затруднился бы это объяснить. И присуждаю я обоих двоюродных братьев к штрафу в мою пользу, то бишь в пользу правосудия, представленного в моем лице; я штрафую их за то, что они лишили животное свободы действия; и объявляю, что в будущем никто не смеет вмешиваться в ход такого рода представлений и приходить на помощь какому-нибудь юноше, по крайней мере до первого удара рогами, каковой удар является неотъемлемым правом быка. Итак, с богом, сеньоры». Сие решение должно было успокоить страсти жителей селения и убедить вас. Вы меня, надеюсь, поняли, сеньор бакалавр? Я спрашиваю вас об этом, ибо если вы меня не поняли на этот раз, остерегайтесь задавать новые вопросы; Никогда уже вам меня не понять.