Сделай меня точно. Как репродуктивные технологии меняют мир

Яне было 25, когда девушка, с которой у нее был роман, сказала, что лесбиянки часто заводят детей с геями. Яна задумалась об этом как о возможности создать видимость гетеросексуальных отношений – чтобы снять вопросы близких. Тогда, впрочем, никаких действий предпринято не было.

В 28 лет Яна идет к психоаналитику: «Я жила весело, но не чувствовала себя счастливой. Я долго выходила из-под влияния семьи. Психоаналитик учила меня „отстраивать границы“. До того как стать матерью, мне нужно было разобраться с „внутренним ребенком“, который страдал». Психоанализ занял четыре с половиной года. «Если бы ребенок родился до этого, он появился бы из побуждений „да подавитесь вы“. Я рада, что этого не случилось».

В 33 года Яна открывает агентство недвижимости. Появляются первые мысли о материнстве. Сначала отцовство предложено другу-гею, но что-то не складывается, и в силу вступает «план Б» – Европейский банк спермы (European Bank of Sperm) и клиника в Копенгагене (Copenhagen Fertility Center), популярное место, куда приезжают делать инсеминацию однополые пары со всей Европы.

«Вечера мы с подругой проводили, изучая досье доноров. Цвет их глаз, рост, вес. Искали „высокого, темноволосого, со светлыми глазами, без заболеваний“. Старше 27 лет. Интеллекту мы придавали большое значение. Хотя очень неплохо у нас „заходили“ полицейские и пожарные. На сайте были их мотивационные письма. Доноры в России обычно пишут: „Нам нужны деньги“. Датчане пишут: „Мы хотим помочь тем, у кого нет детей“».

Донорская сперма стоила 800 евро. В 2014-м Яна летала в Копенгаген трижды. Беременность не наступила ни разу. «Это было так дорого и так обидно». Вскоре Яну приглашает на завтрак друг-банкир. «Я думала, он пришел поговорить про создание инвестиционного фонда. Но он сделал бизнес-предложение. „Я отсмотрел кандидатуры и решил, что ты подходишь по всем параметрам. Я хотел бы завести с тобой детей“». Яна ответила, что контракт кажется ей рискованным. Взгляды на воспитание могут оказаться разными, будет конфликт. Донорская сперма выглядит надежнее. Друг, впрочем, согласился подождать.

Российский репродуктолог не обнадеживает: «Вам в Дании ничего не сказали?» Ей кажется, что делать инсеминацию с низким овариальным резервом бессмысленно. Другая врач успокаивает: «Низкий уровень АМГ – это не конец. Возможно, не вырастет много клеток, но это не значит, что завтра запас исчерпается».

«Я позвонила банкиру и предложила ехать в клинику вместе», – вспоминает Яна. Решено делать ЭКО в естественном цикле, без стимуляций. «С другом мы договорились делить расходы пополам». Яна начинает «собирать» яйцеклетки.

Генетический тест эмбрионов пройден. После первого переноса эмбрион не приживается. «Сделали анализы и выяснили, что у меня полип. И что мое „окно имплантации“ – время, когда нужно сажать эмбрион, – сдвинуто на сутки. Делают операцию. Потом – следующий перенос. Чтобы попасть в „окно“, посадили сначала один эмбрион, а потом второй через день». Яне было 37 лет, когда она в первый раз в жизни забеременела. На третьем месяце развитие остановилось, и беременность прервалась. «Я восприняла это нормально. По крайней мере, я поняла, что могу забеременеть. А значит, надо идти дальше».

Перед следующим переносом банкир и Яна сильно поссорились. «У нас оставалось два эмбриона. Я приехала к нему, когда обида улеглась, и сказала: „Донируй“. Он ответил: „Может, ты мне донируешь?“ Примирения не случилось. Я уже и сама не понимала, зачем я это делаю, но я пошла переносить эмбрионы. Ну не выбрасывать же их теперь в мусор? Первый не пережил разморозку. Второй не прижился. Я подумала: „Ну и слава богу“. Сейчас мы помирились и в конце концов остались друзьями. Но я часто думаю о том, как же хорошо, что мы не завели общих детей».

Запас, собранный за полтора года, – шесть эмбрионов – истрачен. «Взяла тайм-аут на полгода. Решила, что буду продолжать собирать клетки. Мне больше не хотелось второго родителя. Даже разделение расходов не соблазняло». Доноры из российских клиник Яне не нравились. А больше всего смущало отсутствие единой донорской базы.

«Информация о донорах из наших клиник и европейских банков не сопоставима. Там – максимум информации, у нас – минимум. Там есть детские фотографии донора: увидеть, как человек выглядел в детстве, очень важно. Также мне очень нравились мотивационные письма их доноров. Многие выражали готовность встретиться с ребенком в будущем. В российских клиниках все было по-другому. Только короткие описания, без фотографий. Ценник при этом был тот же, что в Европе, – 800 евро за „шлепок“. Я стала думать о том, чтобы купить сперму в Дании и ввезти ее в Россию. Ввоз стоил три тысячи евро».