Сделай меня точно. Как репродуктивные технологии меняют мир

Стигматизация отцовства происходит по той же схеме. В 2015 году The Guardian публикует заявление [255] Лоры Уитдженс, главы Британского национального банка спермы. Озаботившись, что в банке всего девять доноров, она предлагает маркетинговую стратегию – преподнести донорство как «демонстрацию мужественности». «Мужчина, докажи состоятельность, покажи, как ты хорош» – этот слоган Уидженс предлагала банку, будучи уверенной, что с таким маркетингом в банк придут сотни доноров».

Ответом ей стал монолог отца ребенка, зачатого при помощи донорской спермы, опубликованный в The Guardian, – читатель предложил директору репробанка перестать стыдить людей болезнью.

С этой точки зрения можно говорить о том, что связанное с ЭКО обсуждение проблем бесплодия, вынесенное в публичное поле, способствовало большей открытости и дестигматизации темы.

«Социальное бесплодие»

Карьера – и это понимали феминистки первой волны, боровшиеся за равноправие, – плохо сочетается с материнством.

В 1979 году был принят акт, запрещающий работодателю дискриминацию сотрудника из-за беременности [256]

. В реальности же все выглядит иначе и дискриминация неизбежна – женщина на какое-то время или насовсем всегда поставлена перед выбором.

Почти во всех фильмах, которые мы здесь цитируем, сталкиваются антагонистки: «карьеристки» и «матери». «Когда выходит книга?» – спрашивает у Рейчел подруга (фильм «Частная жизнь»). «В апреле», – отвечает Рейчел. «Здорово! – вздыхает подруга, держащая на руках младенца. – А я ничего не написала после рождения Талли».

«Я пойду учиться и уже пишу работу о Шекспире по заочной программе», – рассказывает бездетная Люси своей подруге, молодой матери Мелинде (фильм «Все возможно, детка!»). «Счастливая, – отвечает Мелинда. – А у меня уже нет мозгов. Просто губка, полная молока».

Фильм режиссера Марианны Яровской «Женщины ГУЛАГа», который она снимала семь лет, попал в шорт-лист «Оскара». «Творческими профессиями часто занимаются обеспеченные люди, которым нужен не заработок, – говорит Яровская, – они обслуживают свое хобби. А те, кому нужно зарабатывать, наоборот, уходят из этих профессий. Если ты не „наследник“ и не „жена“, то, чтобы удержаться, нужно пахать без остановки. Никаких специальных условий для женщины, делающей карьеру в Голливуде, не создано; она приговорена жертвовать другой частью своей жизни. Мои родившие коллеги перестали работать. Одна в юности сделала очень хороший фильм и получила за него студенческий „Эмми“; родила и перестала снимать. Сейчас она смотрит мои фильмы, а ее дети хотят у меня учиться. У тех же, кто остался в кино, почти никогда нет семьи. Карьера с ней несовместима».

Материнство – черточка на знаке равенства между мужской и женской профессиональной реализациями. Женщине, чтобы хоть как-то вывернуться, нужно соблюдать жесточайший тайминг.

«Есть возрастной промежуток, в который женщины стараются успеть завести детей. Отучилась, вышла на работу – и должна родить, уложившись в год или два, потому что потом будет некогда, – говорит поэт Елена Фанайлова. – Образованная женщина должна родить до 25 – это стереотип, с которым мое поколение выходило из вуза».

Социологи (в частности Елена Здравомыслова, занимающаяся социологией заботы) в связи с этим неудобным таймингом говорят о «поколении сэндвич»: когда женщина вынуждена заботиться и о младенце, и о пожилых родителях, то есть оказывается зажатой и сплюснутой заботой со всех сторон. Какая уж тут карьера.

Канадская феминистка Суламифь Файерстоун в книге «Диалектика пола» (1970) заявила, что женщину необходимо освободить от «тирании биологии любыми доступными средствами и распределить роли рождения и воспитания детей по всему обществу в целом – как среди мужчин, так и женщин» [257]

.

Возможность ЭКО вроде как женщине дала шанс перепланировать тайминг, сделав его удобным: доучиваться и делать карьеру до сорока, а заводить детей – после. Репродуктолог Елена Мартышкина говорит, что средний возраст ее пациентки – 40,8 года.

План, впрочем, учитывая количество неудачных ЭКО после сорока, оказывается довольно уязвимым.

«Чувствую себя обманутой, – говорит Рэйчел Биглер, уставшая от неудачных ЭКО (фильм „Частная жизнь“). – Все это дерьмо, что нам втюхивали в колледже, феминистская идеология. Чушь, что можно сделать карьеру, а потом завести детей. Это не сработало. Надо прислать им счет за наше ЭКО».

«Нельзя винить феминизм за наше двоякое отношение к деторождению, – возражает ее муж Ричард, – раньше ты ведь сама постоянно откладывала беременность, помнишь? Начнем, как только я доделаю пьесу. Как только меня опубликуют. Когда закончу книгу. Не думаю, что Глория Стайнем или Белла Абзуг [258] виноваты в том, что у нас не выходит». «И кто же тогда виноват? – кричит Рэчел. – Видимо, я, раз я так была занята своей тупой книгой?»