Седьмая свеча

Из машины выскочил коротко стриженный верзила в длинном, волочащемся по грязи темно-зеленом пальто и заключил его в объятия, обдав запахом хорошего коньяка. У него было уже начавшее расплываться от обильной пищи красное мясистое лицо с нездоровой угреватой кожей, маленькими глазками, сдвинутыми к переносице, стручкообразным носом и небольшим шрамом на щеке в форме буквы «х».

– Ну ты красаве́ц! – делая ударение на последнем слоге, как Степан, пророкотал верзила. – Молча тонешь в болоте жизни, и не одна б…дь не протянет тебе руку помощи, не подхватит твой конец! На твое счастье есть бывшие однокурсники, которые готовы выручить друга.

Только сейчас Глеб признал в верзиле изрядно располневшего и возмужавшего Степана.

После того как «Жигуленок» был посажен на привязь, Степан сам, игнорируя возражения Глеба, сел за руль – его машину вел водитель. Вскоре они покатили в потоке автомобилей и, несмотря на сцепку, не уступали им в скорости. «Жигуленок» мгновенно оценил ситуацию и показал свой зловредный характер – завелся, но Степан не пошел у него на поводу, выключив двигатель, заявил:

– Побережем твой бензин, а заодно до города поболтаем.

Он рассказал о своих успехах в бизнесе, совершенно не связанном с полученной специальностью, и искренне удивился, узнав, что у Глеба, руководившего небольшой лабораторией при Институте психофизики человека, дела идут тоже неплохо и что он собирается в скором времени поехать в США на стажировку. После этого они стали встречаться, проводили вместе время, регулярно ходили в сауну. Степан помог Глебу найти недорогой бэушный «БМВ» взамен капризного «Жигуленка».

Вскоре в жизни Глеба появилась Ольга, а деликатный Степан так и не спросил о причинах столь резкого поворота в судьбе друга. Само собой разумеется, он был на свадьбе свидетелем со стороны жениха. Так что особых причин мстить или затаить злобу у Степана не было. Глеб считал его чересчур шумным, шебутным, но не подлым. Хотя, с другой стороны, именно загадочное послание Степана вынудило его приехать в село, именно машина друга стояла на кладбище. Глеб чувствовал, что разгадка где-то рядом, но сильная головная боль из-за полученного удара не давала как следует сосредоточиться.

«Как бы не было сотрясения мозга, – подумал он, – но вроде пронесло – в таких случаях обычно тошнит». И тут же почувствовал легкую тошноту. Он стоял на кладбище, перед могилой тещи, и думал о том, что завтра исполняется девять дней со дня ее смерти, а поминок, по всей видимости, не будет: Оля в больнице, а он, возможно, окажется в КПЗ, в лучшем случае – дома, на подписке о невыезде. Впрочем, Оля уже ходит, и она не усидит в больнице, примчится сюда и все устроит. Степан ей поможет. Снова Степан? Что за чушь лезет в голову? Корабль жизни получил опасную пробоину и резко накренился, угрожая перевернуться, а он думает о поминках тещи!

Ему надо думать, как отсюда побыстрее выбраться. Позади него хрустнула ветка. Глеб вздрогнул и медленно, всем туловищем, по-волчьи развернулся. Он готов был увидеть воскресшую Маню, покойную тещу, милицию, Степана, но все оказалось прозаичнее – это была сестра соседа, живущего напротив, Василия.

«Ее зовут… Да какого черта! Неважно, как ее зовут», – подумал Глеб. Девушка стояла в двух шагах от него, в темной кожаной куртке, темно-синих джинсах, мощных «адидасовских» кроссовках и внимательно его рассматривала. Угловатая, в прыщах и с темной растительностью над губой, под утиным носом.

– Здравствуйте! – сказала она.

– И тебе не хворать! – откликнулся он, ощущая раздражение от ее появления.

– У вас сгорела баня, дотла сгорела, – сообщила девушка.

– Это не у меня, а у тещи, покойной тещи… – возразил Глеб. «Как бы от нее отвязаться? Нельзя грубить, настраивать против себя – она для следствия потенциальный свидетель. Встретила меня недалеко от места преступления».

– Вы же наследники, – пожала она плечами.

– Не я, а жена. – Глеб счел необходимым отмежеваться от наследства тещи.

– Да я об этом и говорю. Вот Ольке подфартило! – согласилась она.

«Почему смерть матери – фарт для дочери? – подумал Глеб, глядя на девушку. – Ей лет двадцать, самое большее двадцать один. Ее портят излишняя волосатость и фигура-нескладуха. Словом, у нее пока из достоинств только свежесть молодости, которая в скором времени испарится, и она пополнит ряды одиноких озлобленных женщин».

– А я вашу книгу берегу, никому читать не даю, – серьезно сообщила девушка.