Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей

Мне в сентябре 1941 г. исполнилось пять лет. Старшей — 12 лет, средней — 9 лет, и я в основном все помню. Помню, как в г. Жиздру вошли немецкие войска, как нас, как и других, выгнали на улицу, а в доме разместили немецкий штаб. Мы вынуждены были жить в сарае, а зимой — у соседей. И так с октября 1941 г. по август 1943 г. Мама наша работала в больнице санитаркой, а мы были с бабушкой. В 1942 г. бабушка простудилась и умерла, и мы остались на попечении старшей сестры, так как мама приходила домой только на ночь. Особенно было трудно и страшно, когда наши войска подходили к городу. Наша улица была крайней, недалеко от леса, где располагался аэродром, который бомбили каждый день по нескольку раз и днем, и ночью, да так, что летели стекла, рамы из окон. От страха мы бежали прятаться в бункер, в лес и деревни. Помню, мама со старшей сестрой пололи картошку и начался воздушный бой. Не успели они забежать во двор, как упала бомба на то место, где старшие работали. Понятно без слов, какое у нас было состояние. У нас не было игрушек и не было места, где мы могли бы играть.

Немецкие войска одни приходили, другие уходили. Особенно трудно было жить, когда пришли люди в черной форме со знаками «СС». Они шарили по домам, отбирали скот, птицу, хорошие вещи, иконы, драгоценности и отправляли в Германию, угоняли молодежь.

Помню, 2 августа 1943 г. (это мне было 7 лет) нас всех выгнали на улицу и скомандовали: «Вперед!» Мы даже не успели ничего с собой взять. В чем были, в том и пошли. Помню, мама дала мне икону и сказала: «Это твоя, дочь, ноша, не бросай ее, она нам поможет». Может быть, она нам действительно помогла выжить и вернуться на Родину.

Гнали нас пешком до села Улемль, там был лагерь. Родители наши решили вернуться в город, это километров 20, чтобы взять хоть что-нибудь поесть. Вернулись они утром и сказали нам, что города нет. Немцы при отступлении подожгли его, собор разрушили. Родители наши видели огонь, дым и голые кирпичные трубы. Город был сожжен дотла. А затем нас погнали пешком на Бежицу, погрузили в товарные вагоны и отправили в Литву в лагерь Алитус. Держали нас там около месяца за колючей проволокой.

В один из дней нас вывели на площадь, комиссия отбирала людей в Германию. Нас раздевали догола, ощупывали, проверяли зубы. Отбирали, как скот на бойню. Затем погрузили опять в товарные вагоны и привезли нас в г. Магдебург. В пути нас почти не кормили, воды и то не было вдоволь. В Магдебурге нас продали фермеру-бауэру. Привезли нас в деревню Вакерслебен район Холдеслебен Магдебургской обл. Поселили нас в барак-казарму в два этажа, спали на соломе, отапливались зимой соломой. Кормили нас плохо, в основном брюквенные суп, свекла, и самым маленьким давали немного хлеба. Мама рассказывает, что я все время просила есть. В бараке нас было: одна русская семья, одна — украинская, около 30 человек молодежи старше 18 лет: поляки-ребята и девушки-румынки, болгарки. Они нас уважали и помогали выжить. Когда мы немного привыкли и научились общаться с немцами, в основном с женщинами, она нам рассказали, что они нас представляли не людьми, что у нас волчьи головы, так информировало их правительство. А когда увидели, что мы обыкновенные люди, помню, при разгрузке нас немецкие женщины говорили: «Шон медхен» (хорошие дети).

Когда наши войска стали наступать, они по приемникам ловили Москву и приглашали нас послушать. Что было с нами, трудно сказать: услышать за два года родную речь.

Мама со старшей сестрой работала у бауэрши фрау Фазель, управляющий был Роланд, с женой жили на первом этаже, там же была кухня. Когда взрослые уходили в поле, я так хотела есть, что шарила по кухне. Помню, я нашла одну маленькую картошечку, потерла на терке и почти на холодной плите пекла. Она была сырая и все равно было вкусно.

Километрах в двух от казармы находился аэродром, где шли страшные воздушные бои, особенно ночью.

Мы жили на втором этаже, и тогда мы спускались на первый и так просиживали на каменном полу до конца боя.

Помню, как сбили наш советский самолет. Летчики не погибли и прятались на поле в копнах соломы. Мы молили за них Бога, но один из поляков выследил их и донес в полицию. Их поймали. Нас всех выгнали на улицу, и мы смотрели, как над ними издевались, но мы не в силах были им помочь. Никогда этого не забуду.

Освободили нас сводные войска, и когда мы услышали по радио, что наступил долгожданный день Победы, я бегала по лужам босиком и кричала: «Гитлер капут!»