Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей

Дальше лес. В лесу стрельба, тут же партизаны, и тут же немцы, и мы все, выгнанные жители поселка Павловские расчистки Жиздринского района. Нас, маленьких, сажали в ямы, завязывали рты, чтобы не пикали. Дальше в товарных поездах дорога в Германию. Народу переполнен товарный вагон. Туалета нет, желудок постоянно расстроен, на ходу поезда открывали двери и взрослые держали за руки, из двери ходили в туалет, простите, но это не забывается, потому что постоянно позывы в туалет. Лето жаркое, понос, потому что доедали все, какие запасы давно испортившихся продуктов с червями. Бомбежки, ранения, суета, страх. Никто не плакал, но глаза были, как у загнанных зверьков, не забыть. Я, конечно, закричала: «Ой, убили, убили», а сестру старшую тяжело ранили в коленный сустав и в шею, но она терпела, а потом и я замолкала. Думаю, чего я кричу, мне же не больно, но больно стало потом. Дальше помню большую баню, цементный пол мокрый, много голых людей не мылись, а шли нескончаемым потоком и подходили к людям в белых халатах, их тоже было много, все смотрели, что кому нужно. Одним командовали в одну сторону, другим в другую, а в конце этой бани брали отпечатки рук и у взрослых, и у детей. Это было в Полоцке перед Германией. Оказывается, это был санпропускник, чтобы в Германию попали только здоровые люди. То есть рабы.

Далее лагерь в Гербиштате, за городом несколько бараков четырехэтажных. Жили в общем помещении много-много семей, без перегородок, спали на нарах. Взрослых каждое утро немец с резиновой палкой выгонял на улицу, там на тракторе с тележкой, как скот, возили в поля на работу. Нам, детям, днем давали один раз в день жидкую баланду, за которой нужно было идти по темному тоннелю без освещения. Только свет в конце, выход светился. Баланда из овса, которую я не могла есть до тошноты, и баланда из гнилой свеклы, от которой тошнило младшую сестру.

Однажды, в этом темном тоннеле, неся кипящую баланду мне навстречу, споткнувшись, одна девочка вылила ее мне на плечо. Лечить было нечем, а плечо разболелось так, что все молили мне смерти, чтобы я не мучилась. Не забывается, как мы с младшей сестрой тонули в отстойной яме, рядом с туалетами, все в этом же лагере. Копались в мусорных свалках в поисках чего-нибудь поесть. Потом, когда сильно бомбили Германию, город превратился в груды камней. Потом стало жить лучше, когда всех рабов забрали хозяева-немцы. Наша семья работала на ферме одного бауэра Гебрудер Дина. Собирали пищевые отходы со всего города, жили где-то в помещении среди немцев, две старушки немки почти недвижимые (сестра работала на них) и где-то рядом молодая немка и пять милых детей. Нам с младшей сестрой хотелось поиграть с ними во дворе. Однажды мне показалось, что нас пригласили поиграть. Когда мои сестры спросили: «А как они сказали?», а я говорю: «Руссише швайне». Тогда взрослые объяснили значение этих слов. Но мама этих детей делилась с нами ихней одеждой, и здесь уже кормили лучше.

А в заключение, помню и никогда не забуду, когда ехали домой, от ближайшей станции Болотогово идти четыре километра, и как мы с замиранием души шли по своей узенькой тропинке, по лесу домой, по своей земле. Хотя мы были дети, но чувства, что мы идем по своей земле, не забыть. Это была такая радость, это были свои деревья, в которых не стреляли и не было бомбежки, а взрослые плакали, потому что узнали, что дедушка с бабушкой умерли, не дожив до Победы. Все жители поселка уже давно возвратились домой, мы вернулись последними. Это был август месяц, а первого сентября я пошла в школу в первый класс. Было мне в это время 5 лет и 7 месяцев.

Все скитания прошли без матери. Мать погибла в 1943 году в апреле месяце.

Было ли у нас детство?

Николаева (Тимошина) Вера Васильевна

ур. г. Жиздры, зам. председателя совета БМУ Жиздринского района

Я часто задумываюсь, было ли детство у нашего поколения? И когда сравниваешь с детством, юностью наших детей, внуков, конечно, не было.