Мы возмущались, как вели себя освободители-американцы. Они насиловали румынок, болгарок. Помню, прибежала одна девушка и просила спрятать ее. Мама боялась, потому что нас предупредили, но мы ее спрятали в ящик с соломой, которой мы топили печь. Когда американец пришел с поляком, обыскали все, на наше счастье в солому не полезли. Поляк заметил, но не подал и виду. После он маме все высказал. Когда стали нас вывозить, уговаривали маму остаться, что дадут жилье, помогут материально, но мама отказалась. Только домой. А когда нас встречали советские войска на Эльбе, мама приветствовала наши войска, конечно, это было от радости встречи в родными людьми.
Вернулись в 1945 г. в сентябре на Родину, голые, голодные, крова нет. Жили в погребах даже зимой. Помогали выжить родственники, которые не попали с нами, а спрятались в лесу. Чтобы выжить, подрабатывали на хлеб. Копали картошку, пахали и перепахивали огороды. Летом выручала крапива, лебеда, щавель. Конечно, обидно: два года прожили на чужбине. Выгнали нас 2 августа 1943 года, а 16 августа 1943 года город был освобожден.
Так было. Вот такое было у нас детство.
Я, Николаева (Тимошина) Вера Васильевна, 1936 года рождения, после войны долго и сильно болела, поэтому в школу пошла с опозданием. Закончила 8 классов, сельхозтехникум. Три года работала агрономом в совхозе «Полюдовский», 8 лет работала учительницей биологии в Улемецкой школе, закончила 4 курса пединститута, из-за болезни закончить не смогла, поэтому имею незаконченное высшее образование. 20 лет работала в строительной организации (в одной МПМК) зам. по кадрам и все 20 лет была секретарем партийной организации. Член партии с 1966 года. До сих пор работаю зам. председателя совета БМУ по Жиздринскому району.
Детство, опаленное войной
Николашина
(Тюнина) Вера Михайловна— Ты читала что-нибудь о фашистских концлагерях? — спросила я дочь, тринадцатилетнюю школьницу.
— Нет.
— А знаешь, что там творилось?
В ответ она неопределенно пожала плечами.
В мою собственную жизнь эта страшная тема вошла с книгой «Фабрика смерти», которую я, пользуясь симпатиями сотрудников «взрослой» библиотеки, случайно выбрала на стеллажах с военной литературой. Имени автора я не помню. Помню ошеломляющий удар по юному своему сознанию и слезы в подушку. Видения черных труб крематориев, покрывающих округу жирной копотью, газовых камер, груд детских башмаков и выдранных золотых коронок преследовали долго, оставив горестный осадок где-то в закоулках души. Кажется, речь шла о крупнейших «фабриках» уничтожения народов — Освенциме, Майданеке, Бухенвальде. За точность не ручаюсь, лет прошло много. Да это не главное.
Вере Михайловне Николашиной повезло: ее семья в эти концлагеря не попала. Но и ее крестный путь был неимоверно тяжел, полон страдания и унижений.
Летом 43-го Тюниных вместе с сотнями других жителей сожженной Жиздры гитлеровцы отправили в концлагерь Алитус на территории Литвы. Родителям было уже за пятьдесят, Вере — 6 лет. Вале, сестре, на 2 года больше. В лагере мужчин сразу отделили. Матерей оставили с детьми. Здесь шла сортировка человеческого «материала». Рабов покрепче оставляли для нужд «Великой Германии», больных и немощных уничтожали. Детей, в том числе и грудных, было много. Их свозили целыми детскими домами. В душных, стонущих по ночам бараках постоянно жили только два чувства — страх быть убитыми и голод. Матери ничем не могли им помочь, разве что приберечь собственную порцию мутной баланды. Иногда к проволочному ограждению, рискуя, проходили сердобольные жители округи, пытались передать какие-то куски. Голод оказывался сильнее страха смерти, дети старались пробраться под «колючкой». По ним стреляли.
Уже глубокой осенью работоспособных узников (в их число попала и семья Тюниных) повезли эшелоном через Польшу в Германию. Долгий изнурительный путь в грохочущем, продуваемом товарняке прерывался короткими остановками в перевалочных лагерях. Вера Михайловна помнит себя в тот отрезок времени постоянно голой и лысой. Их отправляли в душевые, где, к счастью, шла действительно вода, а не газ. Потом мокрыми выгоняли прямо под открытое небо — сохнуть. И грязные вагоны везли узников дальше, в полную неопределенность.