Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей

Я помню: лето, жаркий день, год 1944-й. Два немца взяли меня, посадили с собой рядом на лавку и заставили пить вино, мать была напротив на некотором расстоянии. Я боялась пить, они меня постучали пистолетом по голове, а на попытку мамы приблизиться с мольбой отдать единственного ребенка делали выстрел или угрожали ей, при этом не смеялись, а ржали, развлекаясь. Я, боясь, что убьют маму, сказала ей: «Мама, не плачь, я не умру, это не очень горько». Мама не один раз рассказывала, как они насильно в меня вливали вино и, когда я уже перестала глотать, они меня поставили на ноги, я упала, а они пошли и громко хохотали. Я была несколько часов без памяти, потом была рвота, бред, не надеялись, что выживу, понятно, что это была алкогольная кома в мои неполные шесть лет. Вот так играли с детьми немецкие солдаты. Зимой наши пленные были обуты в колодки (деревянная обувь), а мы, дети, всю зиму не выходили из бараков. Нам нечего было ни обуть, ни одеть.

Среди узников были четверо мальчиков и я одна девочка, мы все почти одного возраста. По весне 1944 г. кто-то из мальчиков отломил цветущую веточку от яблони, барин эту веточку увидел. Утром барин прошел в барак и спящих мальчиков бил головой об пол. Меня спрятала родившая женщина под свою дочку. Все мальчики давно умерли. Вася Кирюшин перенес после травмы менингит, оглох, Алик из Жиздры тоже имел инвалидность по последствиям черепно-мозговой травмы.

Помню и не забыть радостный день освобождения (в конце июля 1944 г.) нас, узников, войсками Красной Армии. Шла колонна наших войск, на машинах, броне сидящие воины-освободители рукоплескали, кричали, приветствовали, соскакивали, подбегали к нам, обнимались, целовали и плакали от счастья, угощали нас чем могли. Садились, куда успевали вскочить, чтобы не отстать от колонны. И так, пока не прошли все, мы все стояли, радовались и все пытались в воинах-освободителях увидеть своих родных или земляков.

Барина Казимира и его семью наши войска забрали с собой. Местные литовцы (говорили, что это были репрессированные семьи) вслед барину и его семье звенели металлом по косе, которой траву косят.

С радостью освобождения не ушел страх быть казненными местными бандами, люди ночью совсем не ложились спать в ожидании расправы, но Господь всех нас сохранил.

Мы возвращались домой из плена несколько дней с множеством пересадок на открытых платформах в августе 1944 года. В моих детских глазах остались торчащие шпалы, поваленные вагоны, разрушенные мосты и город, если его можно было так назвать. Это горы кирпича, это был город Смоленск, о чем я, уже взрослая, спросила мою мать, вспоминая горы камня и земли.

На нашу станцию Зикеево мы приехали к вечеру. Были сумерки. Семья из Жиздры подалась в свою сторону, а нас Добрый Человек на полуторке подвез до первого когда-то населенного пункта. Везти дальше было опасно — можно было подорваться на мине. Мы еще одну ночь провели под кровом неба, уже мирного неба. На следующий день добрались до своего родного села, почти полностью разрушенного и в сплошных воронках от взрывов, поросших бурьяном.

Нас ожидала радость встречи, две младшие дочери моей бабушки и мой брат остались живы, их опекала родственница. До сей минуты без слез счастья от радости быть на своей земле, от встречи с родными говорить невозможно.

Нас ожидали трудности восстановления жизни ни на чем. Не вернулся в фронта мой отец, войной было все уничтожено, мы были истощены и ослаблены, но радость ощущения своей земли давали силы жить и выжить.

Никто не плакал

Никитичева Анна Георгиевна

1939 г.р., ур. д. Павловские расчистки Жиздринского р-на Калужской обл., проживает в п. Восход Жуковского р-на Калужской области

Примерно в 1942 году немцы жили в нашем доме. Мы большой семьей, кроме отца и старшего брата (они были в партизанах), без них шесть детей и мать, жили во дворе. Очень вкусно пахли железные банки из-под тушенки и коробки из-под сигарет. Некоторые немцы были добрые и старались брать меня на руки, угощали конфетами, но я билась руками, ногами и не давалась.