В 1944 г. нас освободили советские войска. В 1945 г. мы вернулись на Родину в деревню, на пепелище. Кушать было нечего. Кто раньше вернулся и вырастил картофель, давали нам очистки, и мы из них делали ватрушки. Весной собирали на полях мерзлый картофель и пекли «тошнотики» — это такие блины. Из крапивы варили супы. 1945 г. был для нас не лучше концлагеря, но здесь было хотя вволю воды.
В 1956 г. я вышла замуж тоже за узника фашизма Мирошкина Александра Яковлевича и до сих пор живем вместе в г. Белоусово Калужской области.
Нам этого не забыть
Митрохина
(Овчинникова) Мария СеменовнаДавно отгремела Великая Отечественная война, а иногда, как будто вчера, встает перед глазами эта длинная-длинная колонна по большаку, которую немцы гнали в сторону Рославля. Я была еще ребенком, но некоторые моменты помню очень отчетливо.
У нас была большая семья, во главе которой был мой прадед, всего 8 человек: бабушка, тетя, которой было 17 лет, дядя — 15 лет, моя мама и трое детей. Я не помню, где это случилось, только это был мост через большую реку. У прадедушки отобрали лошадь, на которой мы ехали, и он запряг корову, но она никак не хотела идти в упряжке, а поэтому нам, детям, пришлось идти пешком.
Вот нас пригнали в г. Рославль, где начали сеять: молодых девчат и ребят в одну сторону, а стариков и малых детей в другую. Так наша семья уменьшилась на одного человека, от нас забрали мою тетю Коршунову Александру Федоровну 1926 г.р., нашу «Шурочку». Я хорошо помню, как моя бабушка Коршунова Федосья Васильевна нечеловеческим голосом кричала и не отпускала Шурочку и как немец отшвырнул ее в сторону, а тетю толкнул к колонне молодых. Это было в августе 1943 г.
Я была очень смелым ребенком, и мой прадед, отрезав ломоть хлеба, послал меня к колючей проволоке, где находились наши советские военнопленные. Я не дошла двух метров до проволоки, меня сбила овчарка. (Нас охраняли немцы с собаками около лагеря № 130, лагеря смерти.) После этого случая я не разговаривала целый месяц, мама боялась, что я останусь немой, но через месяц у меня появилась речь.
Мы, дети войны, потеряли много родных: у меня погиб отец Овчинников Семен Ефимович, погиб 5 января 1943 г., когда еще немцы занимали нашу деревню и наши дома, а 25 июня 1944 г. погиб мой дядя Коршунов Петр Федорович в д. Пиньковичи в Пинских болотах, а у нас война отобрала здоровье.
Я — инвалид 2-й группы, и иногда больно слышать, когда говорят злые люди, что мы нигде не были. Два года жить в голоде и страхе, так как два года нашу деревню занимали немцы, а потом этих два месяца в Рославльском лагере, и эта канонада, которая слышна в ушах до сих пор, и длинная дорога домой по трупам людей и животных, когда наша доблестная Советская Армия освобождала нас.
А придя домой, мы нашли сожженные дома, и имущество, которое оставалось. Нам помогли выжить наше детское мужество и наши дорогие любимые мамочки. Моя мать, Овчинникова Матрена Федоровна, оставшись вдовой в 32 года, так и умерла вдовой, всю себя она отдала нам, детям, которых вырастила достойными.
Тяжкий путь из дома домой
Михайлов Евгений Николаевич
Когда началась война, мне шел десятый год. Я успел окончить два класса школы в г. Витебске (Белоруссия). Отец, Николай Михайлович, работал на железной дороге и перед войной был откомандирован в Западную Белоруссию. Мы с мамой, Еленой Иосифовной, оставались в Витебске. С начала войны мама, помимо основной работы, дежурила в эвакогоспитале на железнодорожном вокзале. Обычно она брала меня с собой (особенно когда начались бомбардировки) или оставляла у родственников рядом с вокзалом.
Возвращения отца мы так и не дождались. Когда стало понятно, что наши войска оставляют город, мама попыталась уехать с последним санитарным поездом, но с ребенком ее не взяли. Домой попасть не удалось, так как квартал был оцеплен и дома взрывали. Тогда в чем были, не сумев взять необходимых вещей, мы пошли пешком в сторону Смоленска. Витебск горел.
Далеко нам уйти не удалось. Немцы ворвались в город 9 июля 1941 г., и уже на следующий день настигли нас. В городе еще шел бой. Некоторое время мы прятались в овраге, а потом вернулись в Витебск. Нашего дома уже не было. Поселились в уцелевшем пустующем деревянном доме (до войны там жили военные).
Началась кошмарная жизнь в оккупированном городе. Даже в деревнях люди голодали, а каково было в городе! В комнате, где мы поселились, оставалась кое-какая старая одежда, которую мы меняли на еду. Но очень скоро не осталось ничего.
Дальше — ужасный голод, цинга, опухшие ноги, болезни, отсутствие сил, холод и отчаяние, попытки добыть пропитание.