Секретов не будет

— За что меня наказали? Конечно, с подписью накладочка вышла. Надо было дать что-нибудь нейтральное: «Студенты» или, скажем, «Скоро экзамены». Но мне говорят, что без согласия Мартыновой и Меньшикова, так, оказывается, фамилия парня, я не имел права давать снимок в печать. Но я же делал неконкретный фотоэтюд. Объясните, пожалуйста, что можно делать и что нельзя?..

В самом деле, что же можно и что нельзя? Иными словами, какими средствами должен пользоваться журналист при подготовке материала? Имеет ли моральное право фотокорреспондент охотиться со своей камерой на незнакомых людей и публиковать эти снимки? На какой стадии расследования корреспондент может закрывать свой блокнот и считать истину установленной?

Между тем на редакционных совещаниях и в статьях на газетные темы речь идет о том, как написан очерк или фельетон, а вот о том, как собирался материал, каким образом исследовались факты, словом, о черновой, подготовительной работе говорят гораздо меньше. А ведь от всего этого в решающей степени зависят качество материала, его действенность, его политическое звучание.

Я понимаю, что творческая индивидуальность журналиста проявляется не только в манере письма, но и в этой самой предварительной черновой работе, скучно именуемой «сбором материала». Однако, отдавая дань индивидуальным наклонностям авторов, проявляемых в процессе исследования вопроса, нельзя забывать об общих нормах нашей профессиональной этики, преступать которые не имеет права ни один журналист.

«В отличие от очеркиста или репортера фельетонист, как правило, приезжает не за фактами, а с фактами…» — пишет один мой коллега.

Понятно, что у очеркиста, впрочем, как и у фельетониста, могут быть «свободные командировки», то есть поездки без конкретного задания. А обычно и очеркист и репортер уезжают по конкретному делу и по конкретному адресу. Вот один из хороших журналистов побывал на совещании в министерстве и узнал из доклада о новом методе обработки деталей, примененном рабочим Кузьминым. После совещания он подошел к докладчику и попросил его более подробно рассказать о новаторе. Потом побывал в техотделе, познакомился с описанием метода Кузьмина. Там услышал, что о Кузьмине уже рассказывали в отраслевом журнале и в областной комсомольской газете. Из министерства журналист поехал в библиотеку, поднял подшивки, выписал специальную и справочную литературу. И только тогда, когда наш товарищ изучил весь материал, который можно изучить в Москве, он отправился за билетом на вокзал. Конечно же, он едет в командировку с фактами. Едет, чтобы встретиться со своим героем, уточнить факты, узнать о новых подробностях, поговорить с товарищами, побывать на рабочем месте в цехе.

Я бы не стал пускаться в полемику, если бы не увидел в процитированных строчках стремления автора подчеркнуть какую-то особую специфику командировки фельетониста. Понятно, что при проверке критических сигналов нужно быть особенно точным. Если перехвалишь человека, он возражать не станет. Может быть, даже подумает: «Вот, оказывается, какой я хороший! Я-то и не знал, а им со стороны виднее». Но попробуй хоть чуть-чуть перегнуть в критике, пойдут жалобы, опровержения. Все это так, но ведь критические материалы пишут не только фельетонисты. Нередко критическая корреспонденция бывает и глубже и острее, чем иной пустопорожний фельетон. Разве авторы таких корреспонденции с меньшей ответственностью и скрупулезностью подходили к проверке фактов?

В редакцию пришло письмо с Украины. Две доярки пишут о третьей, которая работает из рук вон плохо, тянет всю ферму назад.

Сигнал, заслуживающий внимания. Но кому доверить расследование? Очевидно, фельетонисту. Можно снарядить в дорогу также очеркиста или работника отдела писем. А можно никого не снаряжать, поручив собственному корреспонденту подготовить материал. Но каждый из них должен с одинаковой тщательностью провести разбирательство, установить виновных и правых. Это — общее требование. А вот уж распоряжаемся собранным материалом мы сообразно своим индивидуальным возможностям и творческим наклонностям. Очеркист, наверное, подготовит моральный очерк о совести, о долге, о борьбе нового со старым. Собкор напишет критическую корреспонденцию. Сотрудник отдела писем скорее всего опубликует письмо двух доярок со своими комментариями. А фельетонист, конечно, сделает фельетон. Но кто скажет, что фельетонист в отличие от своих коллег не обязан точно следовать за фактами, что при проверке он волен применять методы, категорически запрещенные очеркисту или собкору? Нет одной этики у врача-хирурга, а другой — у врача-эндокринолога. И этический кодекс советского журналиста — один для всех: для фотокорреспондентов и очеркистов, фельетонистов и репортеров…