Секретов не будет

Товарищ, который пришел в магазин под видом санитарного работника, объяснял, что пошел на такие ухищрения, желая разоблачить банду преступников и в следующий раз ему это обязательно удастся. Не знаю. Может быть. Хотя за свою работу в печати мне не приходилось пока слышать, чтобы журналист раскрывал какие-то банды. Над этим сейчас работают целые бригады опытных юристов, оснащенных самыми совершенными техническими средствами. А что может сделать одиночка, да к тому же неспециалист? И нет никакой нужды нам копировать или подменять работу следователя. Профессия журналиста и профессия следователя совсем не одно и то же.

Все, о чем я говорю, вовсе не должно сковывать моих коллег в их журналистском поиске, я не предлагаю однообразить формы и методы сбора материала, расследования фактов. Конечно, в беседе с героем журналист вовсе не обязан выкладывать в первых же словах все, что ему известно по делу. Не обязан он и рекламировать свое появление в том или ином месте. Как-то в редакцию пришло письмо, в котором говорилось, что в центре Москвы есть дом площадью в двести пятьдесят квадратных метров, который принадлежит комсомолке Людмиле Потаниной, а сама Людмила из-за крайней степени жадности и скупости ютится в студенческом общежитии, имеет койку в комнате на пятерых.

Этот факт заинтересовал своей необычностью. Я отыскал Людмилу между лекциями, сообщил, что хочу снять комнату в ее доме.

— Могу сдать, — ответила Людмила. — Но предупреждаю, удобств никаких. Печное отопление. Туалет и водопровод во дворе.

После занятий мы отправились на место. Дом был плохой, старый. Одну из стен укрепляла подпорка, по углам отваливалась штукатурка.

— Почему же вы, имея такой большой дом, сами живете в общежитии? — спросил я.

— А вам какое дело? — отрезала Людмила. — Хотите снимать комнату, так снимайте, а нет, то и не надо.

Я мог бы повернуться и уйти писать фельетон: факты полностью подтвердились. Но я показал ей свое удостоверение:

— Знаете, Люда, я в общем-то не квартиросъемщик. Я из газеты.

В глазах у девушки вспыхнула радость и тут же брызнули слезы.

— Простите, я сейчас успокоюсь и все вам расскажу.

То, что мне поведала Люда, она бы не сказала никому другому: ни фининспектору, ни представителю пожарной охраны, ни санитарному врачу. Таков авторитет прессы в людских глазах. Они видят в нас чутких, справедливых, отзывчивых друзей.

Люда воспитывалась в детском доме, окончила десятилетку, приехала в город, сдала экзамены в институт, определилась в общежитие. И тут у нее обнаружилась тетка, хозяйка этого самого дома. Тетка умерла через месяц после знакомства, оставив племяннице свое недвижимое наследство.

— Я тут же хотела сдать этот дом в РЖУ, — рассказывает Люда. — Конечно, безвозмездно. Не приняли. Объяснили, что хлопот с ним не оберешься: дом подлежит сносу. Поставь его на коммунальный баланс, так жильцы сразу же напишут в исполком, потребуют провести газ, канализацию. А тут частный сектор. Жильцам говорят: «Требуйте с квартирной хозяйки». И они требуют. Но что можно сделать, если квартплаты едва хватает на уборку двора и улицы?

— А вы сходите к председателю райисполкома, поговорите с ним.

— Ходила к нему четыре раза. Да так и не попала на прием. То его нет, то есть, но страшно занят.

Тогда я решил пойти к председателю сам. В приемной я увидел толпу народа. Таблица возвещала, что сегодня прием населения с 10 часов утра. Был полдень, но председатель еще не появлялся. Я занимаю очередь, сажусь в уголок. Посетители от нечего делать постепенно знакомятся друг с другом, рассказывают о своих бедах и мытарствах. Прислушиваюсь. Есть дела сложные. Есть и пустяковые, такие, которые можно решить за пять минут.

Председатель приезжает в начале второго, принимает четверых и уезжает обедать. Посетители терпеливо ждут, сами не обедают… Моя очередь доходит в половине шестого. Захожу, представляюсь.

— А вы сидели в приемной! — восклицает председатель. — Чего же не позвонили мне, не представились моей секретарше? Я бы принял вас без всякой очереди.

— Ну зачем же вас обременять! — говорю я. — Мне хотелось побыть в шкуре рядовых посетителей. А теперь разрешите задать вам несколько вопросов по существу…

Я намеревался подготовить фельетон о молодой стяжательнице, а написал о бюрократе на ответственном месте. Рассказал о мучениях посетителей. О том, что председатель продержал меня в своей приемной весь день, я не упоминал. В своих фельетонах я не люблю писать об обидах, нанесенных мне лично. Разумеется, я бываю и посетителем, и клиентом, и пассажиром, и покупателем. Недавно в магазине мне продали бракованную соковыжималку и отказались ее поменять, а в домоуправлении, куда я пришел за справкой, мне без всякой причины нахамила паспортистка. Конечно, журналисту не возбраняется писать о том, что случилось с ним лично. Но как хотите, а в фельетоне о паспортистке, взвинтившей мне нервы, я уже не могу быть объективным на все сто процентов. Вот почему я предпочитаю фигурировать в фельетоне не как обиженная сторона, а как судья в другом конфликте. Это всегда лучше.