Семь миллионов сапфиров

Подростки настигли незнакомца на углу Миндального и Апельсинового проспектов, рядом с медной, позеленевшей статуей Клаусса Мерхэ, легендарного изобретателя не менее легендарного А1. Человек поднял свое измученное лицо, сочившееся кровью, и все увидели его распахнутые глаза с выжженными радужками, в которых плескался ужас. И вдруг он громко сказал, почти выкрикнул:

– Прошу, у меня дома трое детей! – Голос, полный отчаяния и боли.

Толпа, лицезревшая происходящее, застыла в изумлении. В ответ маленький главарь недоуменно засмеялся:

– Что за хухры-мухры? – словно не поверив, что у агнцев (!) могут быть семьи.

– Прошу! – повторил человек.

Конечно, в белокурой головке мальчика были только те представления о классе «А», которые в нее с детства закладывали родители. Испокон веков люди «лепят» детей по своему образу и подобию. Мальчик был не виноват. Все вложенное в него за долгие годы, подобно сжатой пружине в пистолете, распрямилось, ударило по бойку и выстрелило. Все произошло очень быстро, и никто не успел вмешаться. Да и собирался ли кто-нибудь?

– Социально опасным не место среди людей! – завопил мальчишка.

И в тот же миг на не известного никому агнца обрушилась «Кара небесная» – сотни камней самой различной породы, от вулканического базальта и кусков розового гранита, которыми обычно выкладывали благоухающие цветники Самшира, до полупрозрачного кварца, покрытого фальшивым золотом пирита.

Он остался лежать там, с обезображенным лицом, переломанными ребрами, линчеванный за то, что родился в год Меркурия, гостившего в созвездии Скорпиона, а потому и вытащил себе неудачную карту, которая завещала ему смерть именно в тот жаркий день, именно в ту роковую секунду.

Ноты Сонаты разрывали пространство. По толпе эйорхольцев зашелестела волна тихого ужаса, просочилась в Колонну агнцев и вызвала настоящее помешательство. Белокурого зверя улиц никто не тронул. Паника охватила всех, и против нее оказались бессильны даже военные, которые явно просчитались, наслаждаясь Зрелищем: ведь до этого именно страх за свое будущее держал Колонну в своих цепких лапах, теперь же он, словно неудержимая лавина, выплеснулся наружу. Он поглотил всех. Обезумевшая толпа побежала вперед, разбилась на перекрестке Мерхэ и утонула в тысяче воплей и криков. Тарахтели автоматы военных, и агнцы десятками валились на землю, дергаясь в страшных судорогах.

Мне повезло, что я оказался у самого края. Я машинально рванул в сторону узкой неказистой улочки рядом с пиццерией, обогнул нескольких бородатых зубоскалов и вдруг увидел Оскара. В первую же секунду мой больной ум отказался это признать, но ошибки быть не могло: в двадцати метрах от меня находился тот самый миролюбивый индиец, который так полюбился мне.

Словно сама судьба привела меня к нему. Я закричал что есть мочи, сквозь грохот стрельбы Оскар услышал меня, и я замахал ему рукой. Мы просочились в подворотню и по инерции пробежали еще пару кварталов, остановившись под деревянным балкончиком, увешанным сохнущими простынями.

Оскар выглядел крайне плохо: из разбитого носа капала кровь, а левый глаз почти целиком заплыл, но за его разбитыми очками на меня глядели целехонькие радужки, ясного небесно-голубого цвета.

– Здорово тебя отделали, дружище! – обнял я его. За эти два месяца, проведенные в Фарфалле, он стал мне точно родным: я радовался как пятилетний ребенок. Весь ужас, увиденный мной на площади, вдруг отступил на второй план.

– Да и ты выглядишь не лучше! – улыбнулся он.

Я старался не смотреть ему прямо в лицо, стыдливо пряча взгляд. Но он перехватил его и побледнел, словно чахоточный больной.

– Боже мой, что они с тобой сделали…

– Я все равно не жилец, Оскар. Мне осталось несколько дней, ты же знаешь.

Никогда еще я не видел столько грусти в его глазах!

– Не спеши хоронить себя, – сказал Оскар. – У меня для тебя кое-что есть.

Он пошарил в кармане, вытащил небольшой кожаный бумажник размером с ладонь и протянул мне.

– Я не имею права молчать.

И он рассказал, что же произошло с ним после нашей последней встречи в Фарфалле.

Тот августовский вечер ничем не отличался от других вечеров, но, когда Оскар поймал уже нескольких хариусов, которые теперь нарезали круги в низеньком цинковом ведерке, поплавок, дремавший на глади озера, вдруг резко нырнул. Опытная рука Оскара моментально подсекла рыбину, его сердце на секунду замерло, и он начал ее вываживать.

К великому разочарованию моего друга, трофеем оказался всего лишь тяжелый бумажник, насквозь пропитанный влагой и украшенный зеленой тиной. Вероятно, он плыл в толще воды и умудрился наскочить на острый крючок. Оскар неохотно вытащил его из воды и намеревался бросить в ближайшие кусты, ибо не горел желанием поживиться за счет человека, потерявшего портмоне. Это противоречило мировоззрению буддиста. Однако загадочное любопытство, не свойственное ему доселе, все же заставило расстегнуть кожаную вещицу, вылить оттуда полстакана мутной воды и изучить содержимое.