– Знаешь, это забавно. К вопросу о страсти. С тех пор как мы потеряли твоего отца, я время от времени испытываю страсть к мужчинам. Но я бы отдала все это всего за несколько дней с ним. Для еще одного ночного разговора. Страсть никогда не имела для меня большого значения. Но та близость, которая у нас была… вот ею я дорожила.
Может быть, однажды я расскажу ей все, что знаю.
Может быть, я никогда этого не сделаю.
Может быть, я включу это в биографию Эвелин или, возможно, расскажу об этом от лица Эвелин, не раскрывая, кто сидел на пассажирском сиденье той машины.
Может быть, я полностью опущу эту часть. Думаю, я готова солгать, чтобы защитить свою мать. Думаю, я готова скрыть правду от общественности в интересах счастья и душевного покоя человека, которого очень люблю.
Я не знаю, что мне делать. Но уверена, что буду руководствоваться тем, что, по моему мнению, будет лучше для моей матери. И если это произойдет в ущерб моей честности и прямоте, что ж, я согласна. Абсолютно согласна.
– Думаю, мне просто очень повезло найти такого спутника жизни, как твой отец, – говорит моя мама. – Найти такую родственную душу.
Личная жизнь каждого человека, стоит лишь копнуть чуть поглубже, оригинальна, интересна, полна нюансов и не поддается простому определению.
И, может быть, однажды я найду кого-нибудь, кого полюблю так, как Эвелин любила Селию. Или, может быть, я просто найду кого-нибудь, кого полюблю так, как мои родители любили друг друга. Знать, что нужно искать это, знать, что любовь бывает разной, – на данный момент мне достаточно.
Я все еще многого не знаю о своем отце. Может быть, он был геем. Может быть, он считал себя натуралом, но влюбленным в одного мужчину. Может быть, он был бисексуалом. Или кем-то еще. Но на самом деле это не имеет значения, вот в чем дело.
Он любил меня.
И он любил мою маму.
И что бы я ни узнала о нем сейчас, главное не изменится.
Таксист высаживает нас перед моим крыльцом, и я хватаю мамину сумку. Мы с ней входим в квартиру.
Мама предлагает приготовить на ужин свой знаменитый кукурузный чаудер, но, увидев, что в холодильнике у меня почти ничего нет, соглашается заказать пиццу.
Когда приносят еду, она спрашивает, не хочу ли я посмотреть фильм с Эвелин Хьюго, и я почти смеюсь, прежде чем понимаю, что она серьезно.
– Мне не терпелось посмотреть «Все для нас» с тех пор, как ты сказала, что берешь у нее интервью.
– Ну не знаю. – Я не желаю иметь ничего общего с Эвелин, но в глубине души надеюсь, что мама уговорит меня, потому что на каком-то уровне я еще не готова по-настоящему попрощаться с ней.
– Давай, – говорит мама. – Ради меня.
Фильм начинается, и я поражаюсь тому, насколько динамична Эвелин на экране и что невозможно смотреть на что-то другое, кроме нее, когда она там.
Через несколько минут мной овладевает желание встать, надеть туфли, постучать в ее дверь и отговорить Эвелин от ее намерений.
Но я подавляю желание. Оставляю ее в покое.
Я закрываю глаза и засыпаю под звук голоса Эвелин.
Я не знаю, когда именно это произойдет – подозреваю, что разобралась во всем, когда спала, – но понимаю, что, проснувшись однажды утром, пойму, что простила ее.