Семь мужей Эвелин Хьюго

Селия снова надолго замолчала. Я понимала, что она размышляет. Мне казалось, это определяющий момент для моего будущего – нашего будущего.

– Хорошо, – сказала она. – На ужин я согласна.

* * *

В то утро, когда я выезжала в аэропорт, Макс еще спал. Позднее, днем, ему вроде как нужно было быть на съемках для вечернего шоу, поэтому я пожала ему на прощание руку, а потом вытащила из гардероба сумку с вещами.

Я никак не могла определиться, хочу ли брать с собой письма Селии. Я сохранила их все, вместе с конвертами, и они лежали в коробке у дальней стенки шкафа. В последние дни, собирая вещи, которые я намеревалась взять с собой, я то укладывала их в чемодан, то доставала оттуда.

Я перечитывала их каждый день с тех пор, как мы с Селией снова начали разговаривать. Я не хотела расставаться с ними. Мне нравилось пробегать пальцами по словам, ощущая, как ручка прошлась по бумаге; нравилось слышать в голове ее голос. Но теперь я летела на встречу с ней, поэтому решила, что они мне не нужны.

Я надела сапоги, подхватила куртку, расстегнула сумку и, вытащив письма, спрятала их в шкафу за мехами.

Потом оставила записку Максу: «Максимилиан, я вернусь в четверг. С любовью, Эвелин».

Коннор была на кухне – зашла за «Поп-тартс», перед тем как отправиться в дом Гарри, где ей предстояло оставаться до моего возвращения.

– А что, у твоего отца нет «Поп-тартс»? – спросила я.

– Не с коричневым сахаром. Он покупает клубничные, а я их ненавижу.

Я притянула ее к себе и поцеловала в щечку.

– Пока. Веди себя хорошо, пока я в отъезде.

Она закатила глаза, и я даже не поняла – это из-за поцелуя или же из-за наставления? Ей только что исполнилось тринадцать, уже начинался переход в юность, и это разбивало мое сердце.

– Ага, – сказала она. – Пока-пока.

Я прошла по дорожке к ожидавшему меня лимузину. Передала водителю сумку, и лишь тогда, в самый последний момент, до меня дошло, что после ужина с Селией она, быть может, скажет мне, что больше не желает меня видеть. Возможно, она даже скажет мне, что, на ее взгляд, нам больше не следует и разговаривать. И тогда мне придется лететь назад, тоскуя по ней даже больше, чем когда-либо раньше. Я решила, что хочу иметь письма при себе. Они были нужны мне.

– Подождите минутку, – бросила я водителю и кинулась обратно в дом. Коннор, с рюкзачком за плечами, как раз выходила из лифта, когда я ворвалась внутрь.

– Уже вернулась? – спросила она.

– Кое-что забыла. Приятных тебе выходных, солнышко. Скажи папе, что я буду через несколько дней.

– Ага, хорошо. Кстати, Макс только что встал.

– Люблю тебя, – сказала я, нажимая кнопку лифта.

– И я тебя, – ответила Коннор. Она помахала мне рукой на прощание и вышла из дома.

Поднявшись наверх, я прошла в спальню. Макс копался в моем гардеробе.

Письма Селии, столь бережно мною хранимые, были разбросаны по всей комнате, в большинстве своем – вырванные из конвертов, словно какой-нибудь спам.

– Ты что творишь? – спросила я.

Он был в черной футболке и спортивных штанах.

– Что я творю? Это уж слишком! Приходишь сюда – и спрашиваешь, что я творю.

– Это мои письма.

– О да, я вижу, ma belle.

Я наклонилась и попыталась забрать у него письма. Он отодвинул их в сторону.

– У тебя что – роман? – спросил он с улыбкой. – Это так по-французски!

– Макс, давай не будем…

– Я вовсе не против легкой неверности, дорогая. Если все делается с должным почтением. И если не остается вещественных доказательств.

По тому, как он произнес это, я поняла, что, будучи уже женатым на мне, он спал и с другими. Интересно, прикинула я, есть ли хоть одна женщина, которой ничто не грозит с мужчинами вроде Макса и Дона. Вероятно, многие женщины, подумала я, полагают, что мужья не стали бы им изменять, если бы были такими же красивыми, как Эвелин Хьюго. Но ни одного из мужчин, которых я любила, это не останавливало.

– Я тебя не изменяю, Макс. Может, уже прекратишь все это?

– Может, и не изменяешь, – сказал он. – Я даже склонен в это поверить. Но вот во что я не могу поверить, так это в то, что ты – лесбиянка.

Я закрыла глаза. Во мне клокотал такой гнев, что нужно было отключиться от всего, чтобы собраться в собственном теле.

– Я не лесбиянка.

– Эти письма позволяют в этом усомниться.

– Эти письма тебя никак не касаются.

– Возможно, – сказал Макс. – Если в них говорится лишь о том, что Селия Сент-Джеймс чувствовала к тебе в прошлом, – тогда я не прав и сразу же уберу их и извинюсь перед тобой.

– Хорошо.

– Я сказал – если. – Он встал и подошел вплотную ко мне. – Это большое «если». Если же они были посланы для того, чтобы убедить тебя отправиться сегодня в Лос-Анджелес, я сильно рассержусь, потому что ты выставляешь меня дураком.

И вот что я думаю: если бы я сказала ему, что не имею ни малейшего намерения встречаться в Лос-Анджелесе с Селией, если бы я как следует все разыграла, он бы отступил. Возможно, он даже сказал бы, что сожалеет, и лично отвез меня в аэропорт.

Инстинктивно мне именно этого и хотелось – солгать, скрыть, что я делаю и кто я есть. Но когда я открыла рот, чтобы скормить ему эту ложь, из меня вырвалось совсем другое.