Семь незнакомых слов

Тут подошла наша очередь заказывать еду. Клавдия пожелала два бургера с рыбой, салат, коробку наггетсов, картошку фри и молочный коктейль. Я заказал «Биг Мак» и кофе. Мы уселись за низенький столик друг напротив друга.

— Вы рассказывайте, — деловито предложила Клава, — а я пока буду есть. Что вы там придумали?..

Я обрисовал диспозицию, с которой нам, по моему замыслу, предстояло стартовать (умолчав пока, что лингвистические открытия нам предстояло делать вдвоём): посмотреть на язык незамутнённым взглядом и попытаться ответить на вопросы, которые современная лингвистика обходит стороной.

— Взять хотя бы определение языка — оно, конечно, есть, и не одно. Я могу ещё добавить: «Язык — основной предмет изучения языкознания». Зашибенно? Из энциклопедического словаря, между прочим. Только что все эти определения добавляют к тому, что нам и так интуитивно понятно? Ничего. Тогда зачем они нужны? Их придумали только потому, что каждому понятию вроде как положено иметь своё определение. Я понимаю, когда речь идёт о какой-нибудь флуктуации или супрематизме. Но в словарях, уверяю, вы найдёте определения и что такое ухо, нос, палец — то, что и трёхлетнему ребёнку известно. Понимаете, о чём я?

— Угу, — рот Клавдии был занят едой, она лишь издала одобрительный звук и несколько раз кивнула головой.

Я тоже отпил кофе и заговорил уже увереннее.

— Не берусь утверждать, но мне кажется, с лингвистикой произошла такая вещь. Как наука в современном понимании она начала формироваться в конце 18-го – начале 19-го веков. Тогда же проходило становление и других наук — химии, биологии, геологии, физики. У меня ощущение, что лингвисты как бы исподволь с самого начала хотели всем доказать, что их дисциплина ни в чём не уступает естественным наукам — такая же научная. Зоологи выявляют разновидности сверчков — лингвисты описывают все типы односоставных предложений. Зоологи не парятся, почему у ящерицы нет крыльев, а птицы не отбрасывают хвост, — принимают, как данность. Лингвисты не парятся, почему в одних языках есть категория рода, а в других нет, — тоже принимают, как данность, не пытаясь объяснить, откуда она взялась. Во всяком случае, мне такие объяснения не попадались. Зато стоит задать вопрос, по каким критериям человек оценивает своё высказывание, и понеслось: реальность – нереальность, возможность – невозможность, желательность – нежелательность, а ещё побудительная модальность, предположительная и какие-то там ещё. Наверное, в чём-то это правильно. Но в результате лингвисты стали относиться к языку чуть ли не как к природному явлению, которое надо описывать и классифицировать, как мир животных и растений, разбирать на молекулы и атомы, как вещества. Да, да, я знаю: социолингвистика, психолингвистика. Но они следуют той же тенденции, тому же стилю. Возьмите книги по лингвистике 19 века — они написаны живым, выразительным языком. А большинство теперешних авторов пишут свои труды, как техническую инструкцию к изделию. Такое у них представление о языке науки — непременно сухой тон изложения и побольше малопонятных терминов. Какая-то парадоксальная установка — писать о языке максимально бесцветным, бескровным, казённым языком. У меня впечатление, что многие современные лингвисты разучились изумляться языку — тому, что в окружающем мире его и сравнить-то не с чем. И из-за этого важные моменты остаются за рамками науки …

Казалось, Клавдия увлечена едой, и мои слова для неё — постольку-поскольку. Она сосредоточено пережёвывала каждый откушенный кусочек и почти не смотрела на меня. Но так только казалось. Стоило мне умолкнуть, и она тут же спросила:

— Например, какие?