Семь незнакомых слов

— К примеру, я не владею ни немецким, ни испанским. Но если рядом будут разговаривать немцы, я пойму, что это немцы. А если испанцы, то пойму — что испанцы. При этом у меня нет ни единого шанса отличить по речи китайца от вьетнамца, корейца или японца. Не говоря уже об африканских языках. Получается, на каком-то уровне я немецким и испанским всё же владею? Или вот: высшим уровнем взаимопонимания считается, когда люди друг друга понимают без слов. А когда им случается поссориться, они — что? Перестают разговаривать друг с другом. Один и тот же приём и при близости, и при отчуждении — почему? Или такое явление: когда вы забывает какое-то слово или имя известного человека, или название книги, у вас в голове начинается прямо-таки зуд. А когда вам напоминают о забытом событии — вроде: «А помнишь, как в третьем классе…» — никакого зуда не возникает, хотя вы так и не можете вспомнить то самое событие. Вы можете представить, чтобы кошка забыла какое-нибудь из своих «мяу» и из-за этого страдала? Кажется, такое невозможно. А с человеком — возможно. Почему? Или возьмём сказочных персонажей — Бабу Ягу, Лешего, Змея Горыныча, русалок. Когда-то люди верили в их существование. А теперь это что — историзмы, архаизмы? Правильней назвать их словами-игрушками — ведь дети воспринимают свои игрушки почти, как настоящие. Но термин «слова-игрушки» для современной лингвистики — ненаучный. Или попробуйте написать в научной статье, что женщины смотрят на мужчин, как на глаголы, а мужчины на женщин, как на прилагательные, но крепкими бывают лишь пары, где мужчина и женщина видят друг в друге существительное, — покрутят у виска. И таких моментов в языке и вокруг языка, если покопаться, можно найти целую кучу. А с их помощью — по-новому взглянуть на язык. Рассмотреть с других ракурсов, имею в виду. Может быть, тогда удастся понять что-то важное — то, что не поймёшь из приёмов и подходов традиционной лингвистики. Как думаете?

По лицу Клавдии трудно было определить: обдумывает ли она услышанное или оценивает меня на сумасшествие. Я допускал и то, и другое.

— Уфф!.. — выдохнула она, наконец. — Когда поешь — сразу так хорошо становится!.. Что скажу, Алфавит? Умно. Амбициозно. Одобряю. Я с самого начала подозревала, что вы — тайный гений. И, видите, не ошиблась. Кстати, второй бургер в меня уже не влезет — съешьте его, пожалуйста. Я с голодных глаз два взяла.

— Спасибо, — я отпил кофе. — Просто я хотел предложить заняться этим вдвоём. Ну, то есть, с вами.

Она несколько раз быстро моргнула.

— Хм. Даже не знаю, что и сказать. Нет, знаю: как вам это в голову пришло? Насчёт меня?

— Я подумал: вам это тоже может быть интересно.

— В общем-то, интересно, — сказала она, подумав. — Но всё же: зачем вам я? Вы боитесь, что один не справитесь?

— Не в этом дело, — я покачал головой. — Просто мне кажется, что это дело мы должны сделать вдвоём.

Я рассказал ей не всё, но многое — как приехал в Москву и познакомился с Севдалином, как мы решили за год заработать денег на кругосветное путешествие, и что из этого вышло.

— И вот понимаете: сейчас я смотрю на себя со стороны и думаю: «Как я здесь оказался — в этом месте, среди этих людей?». Ведь изначально я не собирался ни учиться в этом институте, ни жить в этом общежитии. Какая-то ужасная бессмыслица и ощущение какой-то чужой жизни. Даже хочется думать, что всё это произошло не со мной, а с кем-то другим — настолько глупо. И вот, когда я пытался найти хоть какой-то смысл во всём происшедшем, то понял, что этот смысл связан с вами — с тем, что я познакомился с вами и вашей бабушкой. Другого просто нет! И, значит, у нашего знакомства должна быть цель. И она может быть только лингвистическая, разве нет?

Клава слушала, потягивая из стакана молочный коктейль. Когда я начал рассказывать про Растяпу, она сочувственно погладила меня по руке и отставила коктейль в сторону. И вернулась к нему только тогда, когда мой рассказ покончил с трагическими обстоятельствами. Последние мои слова — о судьбоносном смысле нашего знакомства ввергли её в короткое изумление, а затем — в глубокую задумчивость.

— Вы бриллиант моей коллекции, Алфавит, — вздохнула она после внушительной паузы. — Мне, конечно, признавались в любви, но, чтобы так: «Ты — смысл моей жизни!» — такого ещё не было. Слов нет: польщена. Неужели мои чары так неотразимы? Помните, я вас специально предупреждала? Короче, я в растерянности, мне надо подумать. Давайте, теперь вы поедите, а я подумаю. Насчёт бургера: я не шутила — ешьте.

Я принялся за еду, искоса поглядывая на Клавдию. Она сосредоточенно потягивала коктейль и хмурилась. Как только я допил кофе, она тоже отставила в сторону свой стакан.

— Знаете, какую я вижу здесь проблему? То, что вы придумали, мне и, правда, интересно — по крайней мере, в первом приближении. Я и сама подумывала: прежде чем окончательно изменить семейной традиции, мне следовало бы, на самом-то деле, тоже что-то такое в языкознании совершить…

— Что вас смущает? Что у меня нет чёткого плана, куда двигаться?

Она покачала головой: